Барбара Картленд - Театр любви
— У него прелестная дочь! — заметила одна из тетушек. — Я не сомневаюсь, в Лондоне она вызвала бы настоящую сенсацию.
— Это могло бы испортить ее, — тотчас возразил герцог.
Когда вечер подошел к концу и оркестр заиграл «Боже, храни Королеву!», все сожалели, что пора расходиться.
Те, кто возвращался в свои дома в округе, просили герцога почаще устраивать такие балы.
— Я обязательно подумаю об этом, — пообещал он.
Желая ему доброй ночи, Лавела промолвила:
— Благодарю вас за самый восхитительный вечер в моей жизни! Это было необыкновенно!
Мне кажется, я повторяю это слово вновь и вновь с тех пор, как встретилась с вами.
— Все, что мы с вами должны сделать теперь, — ответил герцог, — заставить каждого повторять это слово в субботу вечером.
— Я совершенно уверена, они повторят его тысячу раз! — улыбнулась Лавела.
Она поднялась по лестнице вместе с отцом.
Герцог пожелал доброй ночи своим родственникам.
Многие из них, более старшего возраста, — уже отправились к себе.
Фионы не было видно, чему он весьма обрадовался.
Сказав дворецкому Нортону, что все прошло так, как он желал, герцог тоже отправился спать.
Придя в свою комнату, где его ждал камердинер, он совсем не чувствовал усталости.
Его ублаготворил прошедший день.
А самым большим удовольствием для него было видеть сияющие как звезды, счастливые глаза Лавелы.
Он отодвинул занавески, чтобы взглянуть на небо, и услышал сзади голос камердинера:
— Доброй ночи, ваша светлость! Я приду завтра утром в обычное время, ваша светлость?
— Да, конечно, — ответил герцог.
Он продолжал стоять у окна и смотреть на звезды.
Дверь открылась вновь, и он с досадой подумал, что Дженкинз забыл что-то.
Но голос, который он услышал за спиной, заставил его резко обернуться.
В его спальне стоял не Дженкинз, а кузен Джослин.
Подобно герцогу Лавела не чувствовала усталости, войдя в свою комнату после бала.
Хотя было уже два часа ночи, ей казалось, она могла бы танцевать до рассвета.
Она никогда до этого не танцевала с молодыми людьми, только иногда дома со своим отцом.
Еще когда она была ребенком, мама настаивала, чтобы отец давал ей уроки танцев дважды в неделю.
Она была уверена, что навсегда запомнит, как танцевала сегодня с герцогом.
Как легко он вел ее!
А когда он держал ее руку в своей руке, ей казалось, будто он передает ей через прикосновение часть своей силы и великолепия.
«Он такой замечательный, — думала она, — такой необыкновенный! Во всем мире нет такого, как он!»
Ей захотелось поблагодарить Бога за этот вечер.
И не только за него, а за все захватывающие события, которые происходят с нею с тех пор, как герцог услышал ее игру на органе, там, в их церкви.
Дома, когда ей хотелось произнести какую-нибудь особенную молитву, поблагодарить за что-нибудь Бога, она могла пойти в их церковь по подземному переходу.
Этот переход был построен много лет назад одним викарием, страдавшим от болезни легких.
Он не мог выходить на открытый воздух в холодную, ветреную погоду.
Теперь Лавела испытывала страстное желание пойти в церковь и помолиться перед алтарем.
И тут она вспомнила, что в Мур-парке должна быть часовня.
Отец рассказывал ей, какая она красивая.
Часовня эта пристроена где-то позади дома, недалеко от ее спальни.
— У нас бывают иногда службы, мисс, — сказала служанка, — но викарий проводит их в другой, отдельной церкви.
— А мне хотелось бы увидеть старую часовню.
— Это совсем нетрудно, мисс, — стала объяснять ей служанка. — Если вы спуститесь по лестнице с другой стороны коридора, то переход будет прямо перед вами, а часовня — как раз в конце его.
— Спасибо, — кивнула девушка.
И теперь она подумала. Что, несмотря на поздний час, должна помолиться в этой часовне.
Она казалась ей подходящим местом для благодарственной молитвы Всевышнему за все, что герцог сделал для нее.
Отец рассказывал ей, что часовня эта была возведена за сто лет до того, как началась перестройка Мур-парка.
Открыв дверь, она обнаружила, что коридор все еще освещен, и без труда прошла к лестнице.
Там тоже горели свечи в серебряных подсвечниках, и ей совсем не трудно было найти проход внизу.
Она тихо ступала по проходу, пока не увидела прямо перед собой вход в часовню.
Сквозь полуоткрытую дверь наружу проливался свет.
Ей показалось странным, что часовня освещена ночью.
Но затем она вспомнила про огонь, поддерживаемый во всех без исключения помещениях Мур-парка.
Приблизившись к двери, она поняла, что в часовне кто-то есть.
Боясь помешать кому-нибудь, она остановилась.
И тут она услышала резкий мужской голос:
— Ты должен жениться на ней, Шелдон, и другого выхода у тебя нет!
— Я категорически отказываюсь!
Это был голос герцога, отвечавшего какому-то мужчине.
Удивленная и одновременно напуганная тем, что происходит нечто странное, Лавела придвинулась вплотную.
Теперь она могла созерцать трех человек, стоящих перед алтарем.
Одним из них был герцог в длинном халате, подобном тому, какой надевал ее отец поверх ночной рубашки.
Она увидела леди Фэвершем, выглядевшую, по ее мнению, восхитительно в сверкающих и переливающихся драгоценностях.
По другую сторону от герцога стоял Джослин Мур, представленный ей на балу.
Несмотря на его внешнюю привлекательность, она почувствовала тогда в нем что-то неприятное, отталкивающее.
Даже прикосновение руки выдавало его недобрую сущность.
Теперь же она увидела в его руке револьвер, направленный на герцога.
Она с трудом подавила чуть не вырвавшийся из глубины души крик ужаса.
Потом она заметила еще одного человека, стоявшего лицом к остальным.
Вначале она не обратила на него внимания, поскольку он был невысок и как будто тушевался, стараясь не выделяться.
На нем был стихарь , и она поняла, что это приходской священник.
— Тебе придется жениться на Фионе, Шелдон, — повторил Джослин Мур все тем же грубым голосом.
— Ты привел меня сюда, заявив, что с кем-то из моих людей случилось несчастье. А теперь я возвращаюсь в свою спальню, и если ты не покинешь мой дом завтра утром, я вышвырну тебя из него! — бросил ему в лицо герцог.
Джослин Мур захохотал, и смех его прозвучал гадко и низменно.
— Неужели ты действительно думаешь, Шелдон, что способен противостоять мне? — развеселился он. — Ты стоишь под дулом до основания заряженного револьвера!
— Если ты убьешь меня, тебя повесят, — спокойно заметил герцог. — Я ни за что не поверю, что ты стремишься к этому.
