Анна Листопад - Суламифь и царица Савская. Любовь царя Соломона
Под утро Hoax проснулся снова. И стал думать.
Hoax надеялся, что мудрость Соломона выведет его семью из темного состояния: вражда сыновей доходила до предела, запредельным было и напряжение душевных сил Ноаха. Радостным предзнаменованием показалось ему то, что Янив, живущий по соседству, согласился отдать за непутевого и робкого Неарама свою прелестную сестру. Еще более обрадовался Hoax, услышав слова Соломона. Они показались ему чрезвычайно дальновидными и дельными. Кто же мог подумать, что чужая любовная история может так пагубно повлиять на исход дела? Кто же мог подумать, что злой рок так распорядится судьбами его и детей? Значит, вот что имела в виду гостья из того сна: теперь мать соединилась со своими детьми, оставив Ноаху только младшего – Нирита. Теперь их двое на этом свете, хранящих память о семейном очаге Ноаха и его жены. Теперь только Hoax помнит юную Нирэль, как ждали они своих детей, в каких муках появлялись на свет сыновья. Только Нирит помнит стареющую нежную мать и видит, как трудно даются отцу поединки со все поглощающим временем и наступающей старостью, а теперь вот – горе… И только он может подарить Ноаху наследника.
Hoax снова вернулся мыслями в тот день и час, когда увидел сыновей распростертыми на траве во дворе дома. Теперь уже странным показалось ему, что именно Эвимелех мог стать причиной их гибели. Он хорошо знал Иакова и Минуху, поэтому странно было, что их сын оказался убийцей. А впрочем, ведь он не родной их сын… Кто знает? Кто знает, что в душе у этого человека, посмевшего любить свою названую сестру любовью мужчины? Уже это необычно, значит, и другие тайны могли храниться в сердце подкидыша?
«А что, если это не он? Если глиняная птица и пастушья дубинка случайно оказались рядом с Неарамом и Нехамом? Мало ли что? А впрочем, – все это пустое, все выдумки. Очевидно, что у Эвимелеха были причины совершить злодейство. К тому же рассказывают, что и он был у Соломона, и тот отказал ему в помощи. Вот и обозлился он… Как иронична бывает судьба человека. Мы оба были у царя, я ликовал, я думал, что наконец-то все мои беды уйдут, дети помирятся и повзрослеют. Эвимелех тоже там был и, наверное, не очень-то был обрадован тем, что услышал от Соломона, ведь и несчастный пастух ждал мудрого совета. А исход один – горе… Сыновья – в земной юдоли, тяжелый камень скрывает их от дневного света и суеты человеческого мира. А убийца – в каменной темнице, гниет от сырости среди мокриц и прочей нечисти. Справедливо ли это? Кто знает…
Почему я, доживший до седин старик, продолжаю топтать эту каменистую засушливую землю, а молодость хранит свои останки в семейном склепе?»
– Отец! Отец! – Hoax услышал голос Нирита и с трудом отвлекся от своих мыслей, посмотрел на сына. – Выпей вина, отец, и поешь.
Hoax и не заметил, как настал день. На столе уже стоял завтрак.
Hoax послушно поел, а Нирит принялся рассказывать отцу о делах, вспоминать все услышанные за вчерашний день новости, чтобы вывести старика из оцепенения и вернуть его к деятельности и труду: обычно живой и подвижный, а теперь глубоко задумчивый и равнодушный к окружающему – Hoax пугал Нирита. Да, братьев не вернуть, но жизнь продолжается. Все так же приходят к дверям лавки покупатели, ожидая увидеть качественный товар – прочные сосуды разной величины, украшенные различным орнаментом вазы и шкатулки, простейшие предметы для обихода и быта.
– Нам необходимо открыть мастерскую, отец! Люди ждут наших изделий. Мы нужны им. Нельзя терять то, чего достиг ты многолетним трудом!
– Все это тлен и суета… Я наполнил чужие дома глиняной утварью и украшениями. Матери кормят из моих тарелок детей. Ставшие уже взрослыми дети поят из моих кувшинов больных родителей. Плоды и вино не киснут в моих сосудах, а наполняются силой земли и теплом моих рук. А сам – сам я не сумел создать для себя настоящего счастья. Что-то упустил я в жизни, чего-то не доглядел… Возьми ключи, сын мой, – Hoax протянул Нириту связку ключей, хранящуюся у него за поясом. – Попробуй, может, у тебя получится то, чего не смог я – построить счастливый дом, в котором жена и дети будут уважать твой труд и любить тебя таким, какой ты есть. И вы будете жить долго и счастливо и не увидите преждевременного конца своих детей…
Нирит взял ключи. Он плакал. Зажав в своих ладонях руку Ноаха, он окропил ее своими слезами и попытался обнять отца. Тот не сопротивлялся, но был сдержан и неподвижен.
– Отец! Отец! – зарыдал Нирит. Ему было больно от того, что вот так, через страдания собственные и страдания отца, через смерть братьев он получил то, чего хотел. Как жестоко наказывает порой жизнь за нечестивые мысли, как смеется она над человеком.
Hoax отошел от дел. Нирит принялся заниматься мастерской. Забота о благополучии отца и продолжение его дела – отныне все это легло на плечи Нирита.
И оказалось, что многое ему по силам: и управляться с наемными работниками, и руководить процессом приготовления глины, и изобретать различные новинки, чтобы изделия нравились покупателям, и успевать, следуя за полетом фантазии, создавать неповторимые керамические шедевры. То, в чем раньше ему не доверяли, удавалось ему, как будто он всю жизнь занимался ведением дома, ремеслом и торговлей.
Теперь заказов у мастерской было еще больше, чем прежде. Время от времени, за трапезой, Нирит беседовал с отцом о том, что происходит в их жизни, как меняются и разнятся вкусы людей. Hoax постепенно приходил в себя. В конце концов он попросил у Нирита отвести ему помещение, где мог бы отдаваться своему таланту и работать для самого себя, согласуясь только с собственным вкусом и собственными предпочтениями.
Глава 17. Встреча с Соломоном
Долго думал Эвимелех над словами Ницана. Или ему так казалось, что много времени прошло с тех пор, как вымолвили они последнее слово друг другу? Они сидели по-прежнему, спина к спине, как двуликое существо о двух головах: золотоволосая юность и седая старость встретились в застенках пышного царского дворца и погибали от плесени и смрада. Уже кашель поселился в пылкой груди юноши, уже лихорадочная дрожь возвещала старику о том, что теперь никогда не оправится он от внутренних язв, закравшихся в его и без того ослабленное тело из недр студеного камня.
Жестоки были речи Ницана. Но еще более жестоким было понимание, пришедшее к Эвимелеху: даже великая жертва не сделает его свободным. Что будет, если он, Эвимелех, откажется от того, во что верил: в любовь, в верность, в искренность в отношениях между любящими людьми? Что будет, если Ницан откажется от своей правды, от той жизни, которая давала ему возможность почувствовать свою избранность, наполняла каждый день особым значением? А будет вот что – пустота и разрушение. Будет предательство – прежде всего в отношении самого себя, а потом и в отношении тех, кто шел с тобой рука об руку и делил с тобой свои переживания, тайные надежды и сокровенные мечты.
