Элизабет Торнтон - Нежные признания
— Почему вы сказали, что не было следов насилия? Вас это удивило?
— Нет! Просто…
— Что?
Ее светлость посмотрела на свой недопитый стакан с хересом возле подноса с чаем и потянулась за ним.
— Просто, когда я вернулась домой, то вспомнила некоторые странные вещи. — Она опустошила свой стакан, прежде чем продолжить. — В тот, последний, день Мадлен сказала мне, что узнала кое-кого, но у нее были причины не подать виду, когда их представляли друг другу. В то время я не подумала об этом, но когда приехала домой и служанка распаковала один из моих чемоданов, то на самом дне она нашла дневник Мадлен, завернутый в один из ее платков. Меня это очень удивило тогда.
— Как он попал в ваш чемодан?
— Не знаю. Не должен был. Мадлен всегда держала его при себе, потому что в нем хранились все записи о тех местах, где она побывала. Позже она писала статьи и продавала их в газеты и журналы. Так она зарабатывала, причем неплохо.
Фэйт с трудом удавалось вместить все это в сознание. Ее мама была исследователем и путешествовала, преимущественно, по Египту. Еще она была писателем и прекрасно обеспечивала себя… Наконец, девушка произнесла:
— Она была известным египтологом и писала статьи в газеты. Разве папа не узнал бы ее имя? Или я?
Ее светлость спокойно ответила:
— Она была известна в нашем узком кругу женщин-исследователей. Знаменитыми становятся только мужчины.
И писала она под псевдонимом Мадлен Вулф. Не думаю, что Мадлен хотела, чтобы ее узнал кто-нибудь из бывших друзей.
Фэйт пыталась не принимать близко к сердцу то, что напрямую касалось ее жизни.
— Мой папа недолго прожил после смерти мамы. Вы знали?
— Нет, мне жаль, но сомневаюсь, что он умер из-за разбитого сердца.
Фэйт начала было раздражаться, но быстро успокоилась. Никто никого не хотел оскорбить. Леди Коудрей и в голову не пришло выразиться более тактично. Это не имело никакого отношения к ее положению в обществе, по мнению Фэйт, но имело прямое отношение к тому, как она прожила свою жизнь. Будучи деликатной, она не продвинулась бы далеко в мире мужчин.
Они сменили тему, но Фэйт вскоре вернула разговор к тому, что ее интересовало больше всего. Собравшись с мыслями, она сказала:
— Не могла ли служанка случайно положить дневник не в тот чемодан, когда вы уезжали из Каира?
— Не знаю, как это возможно. Мы с Мадлен жили в разных комнатах. И он оказался на дне моего чемодана, завернутый в платок. Нет. Я уверена, что кто-то положил его туда намеренно.
Фэйт на секунду задумалась.
— Кто мог это сделать?
— Понятия не имею. Может быть, сама Мадлен? Все возможно.
Фэйт вспомнила слова леди Коудрей, что Мадлен узнала кого-то, но у нее были причины умолчать об этом, когда их представили друг другу.
— Был ли какой-нибудь намек в мамином дневнике на человека, которого, как ей показалось, она узнала?
— Я никогда не читала ее дневник. Он был зашифрован — «код Малкольма», как она называла его.
— Код Малкольма!
Ее светлость вскинула брови:
— Вы знаете его?
Фэйт кивнула.
— Его придумал мой папа. Кодирование было его хобби. Даже школьница с начальным уровнем греческого языка могла бы расшифровать его.
Она прикусила язык. И кто теперь был бестактен?
Ее светлость не обиделась.
— Именно так и говорила Мадлен. Но я совсем не знаю греческого. — Она поднялась. — Я принесу его вам.
Фэйт была поражена.
— Вы никогда не думали отдать дневник кому-нибудь, чтобы его расшифровали? Я имею в виду, все образованные люди немного знают греческий.
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что я боялась, что дневник Мадлен может потревожить осиное гнездо. Она знала о людях такое, что лучше было бы не знать, совершала поступки, о которых не хотела бы, чтобы узнали другие. — Она едва заметно вздрогнула. — Я боялась того, что могу обнаружить в дневнике. Не знаю, как еще это объяснить, но я уверена, что дневник будет в безопасности у ее дочери.
Фэйт молча смотрела, как леди Коудрей выходила из комнаты.
Глава 9
Ее светлость отсутствовала минуту или две, а когда вернулась, то протянула Фэйт маленький сверток, обернутый в коричневую бумагу и перевязанный шнурком.
Если бы Фэйт была одна, она бы тут же разорвала обертку и начала расшифровывать дневник, но сейчас не время и не место. Было видно, что дама желает поговорить. Она хотела рассказать много историй об их приключениях с Мадлен, и Фэйт страстно желала услышать их, поэтому она положила сверток на колени и устремила взгляд на леди Коудрей.
Какая-то ее часть не могла не восхищаться этими женщинами, которые отважились путешествовать по Нилу. От их приключений у большинства представительниц слабого пола волосы встали бы дыбом. Другая же часть ее чувствовала разочарование. Она не могла смириться с тем фактом, что Мадлен так легко бросила свою семью, — во всяком случае, все выглядело именно так. В ее голове роились вопросы, на которые мог ответить только отец. Что он сделал такого, из-за чего мама отвернулась от него, и почему обманывал ее столько лет?
Эти вопросы были слишком личными, чтобы делиться ими, и леди Коудрей не задала их, за что Фэйт была ей благодарна. Она была взрослой женщиной. Не следовало, и она не будет давать волю чувствам из-за того, что произошло много лет назад. Не то чтобы они с матерью были близки. У нее остались лишь смутные воспоминания, и те основывались на рассказах отца.
Помня о том, что поезд в Лондон вскоре прибудет на станцию, Фэйт собралась уходить. Леди Коудрей тоже встала.
— Я хочу предложить вам переночевать у меня. Я давно не получала такого удовольствия от общения.
Фэйт покачала головой.
— Меня ждет подруга; она будет волноваться, если я не вернусь. — Ее глаза скользнули на часы, стоящие на камине. — Не хочу опоздать на поезд.
Ее светлость кивнула.
— Скажу лакею, чтобы Фар отвез вас на станцию.
Не успел тот выйти, чтобы выполнить ее распоряжение, как леди Коудрей заметалась по комнате, потом подошла к дубовому комоду и вернулась с фотографией. Она протянула ее Фэйт:
— Вот. Снимок был сделан во время нашей последней поездки в Каир. Уверена, что вы с легкостью найдете на нем маму. Вы с ней очень похожи.
У Фэйт на глазах выступили слезы. Она вспомнила слова отца «Ты — копия мамы, Фэйт» и его грустные глаза при этом.
Была ли она похожа на мать? Она не могла этого сказать. Смотрящая на нее женщина с серьезным лицом была лишь одной из многих на фотографии. Там было около дюжины людей или даже больше, и, очевидно, они фотографировались по какому-то особому случаю.
