Карин Монк - Сердце воина
Схватив со стола кувшин с вином, она взбежала по лестнице, не дождавшись ответа.
– Войдите!
Он стоял перед камином и смотрел в разгорающийся огонь. Малькольм держался так гордо, словно его покинула боль, отравлявшая существование минуту назад. Но как только дверь за Робом затворилась, он, опираясь о каминную доску, тяжело опустился в кресло. К чему притворяться? При этом мальчишке не обязательно скрывать свои недуги.
Ариэлла подошла к столу и налила ему полную чашу вина.
– Клан явно доволен сегодняшними занятиями. Ты внушил им уверенность в своих силах, тогда как накануне они были удручены своей беспомощностью.
Малькольм осушил чашу, желая поскорее избавиться от боли в спине и ноге.
– Еще! – Он протянул Робу пустую чашу, и тот наполнил ее. Малькольм выпил вино залпом. В груди у него потеплело, боль стала понемногу отступать. Он по-прежнему делал над собой усилие, чтобы не застонать, однако облегчение было не за горами. – Еще!
На этот раз паренек не слишком охотно выполнил его приказание. Малькольм, сделав небольшой глоток, поставил чашу на стол.
– Я привык учить мужчин, мечтающих стать сильными воинами, – начал он, пытаясь сместить центр тяжести влево. – Те люди с раннего детства не выпускали из рук игрушечные мечи и топоры. Их отцы просили об одном: чтобы я выковывал из них смельчаков и сурово карал за любое проявление слабости или малодушия. Вчера мне стало ясно: нечего ждать того же от изнеженных музыкантов, ваятелей и поэтов, которым с детства внушали, что гребень крепостной стены – это место, откуда лучше всего любоваться закатом солнца.
Ариэлла не сводила с него глаз, он же уставился в огонь, разгоревшийся в полную силу. Брови его были насуплены, лицо избороздили глубокие морщины. Девушка уже понимала, что это означает не гнев, а неустанную борьбу духа с недужным телом. Чистая голубизна глаз Макфейна была сейчас затуманена, словно воспоминания повергли его в смятение. Ариэлла догадалась, что он говорит не о воинах, которых учил боевому искусству, а о себе самом и о своем непреклонном отце.
– Маккендрики поощряют своих детей, желая, чтобы они видели в мире прекрасное и впоследствии привносили в него красоту, – молвила она. – Непостижимо, как кланам, вечно занятым войнами, удается чего-то достичь. Мы, наслаждаясь миром, созидаем, а они только разрушают.
– Но это и стало причиной вашей уязвимости.
– Да, но только на время. Разве стоило тратить столетие на военную учебу ради одного мгновения?
Малькольм не сводил задумчивых глаз с огня.
– Ты задаешь этот вопрос бывшему воину. Я должен ответить утвердительно. – Он попробовал переменить позу и поморщился от боли, пронзившей спину.
– Что у тебя болит, Макфейн? Он горько усмехнулся:
– Проще сказать, что у меня не болит.
– Давно ты так мучаешься? Малькольм отхлебнул вина.
– Четвертый год. Я повел свой отряд под знаменами короля Уильяма на бой с одним зловредным английским бароном. Брюхо моего коня проткнули копьем. Конь упал и придавил меня. Я сломал ногу и повредил спину, однако продолжал сражаться. Меня заманили в ловушку, я был обречен. Враг наседал. Я получил несколько ударов мечом; еще один удар – и мне пришел бы конец, но тут подоспел Гэвин и прикончил моего мучителя. – Малькольм видел не огонь, а собственную кровь. Залитый ею, он чувствовал тогда приятное тепло и готовился к небытию. Воин тряхнул головой, прогоняя воспоминания. – Когда я очнулся, Гэвин накладывал швы на мои раны.
– Он сразу вправил тебе сломанную ногу?
– Не помню. Думаю, спустя несколько часов.
– А рука? Кто-нибудь лечил тебе руку после того, как Гэвин зашил рану?
Малькольм оторвался от чаши с вином и взглянул на любопытного мальчишку:
– Откуда этот внезапный интерес к моим болячкам?
Мальчик пожал плечами:
– Я уже говорил тебе, Макфейн, что немного смыслю в искусстве врачевания. – Роб уселся напротив. – Помнишь, как ловко я заштопал тебе рану на руке в ту ночь, когда ты расправился с грабителями? Конечно, другие твои раны не так свежи, но все равно можно облегчить твои страдания. Главное, чтобы ты сам этого захотел.
– Когда мы вернулись, за меня принялся наш лекарь. Меня сжигала лихорадка, и он выпустил из меня дурную кровь. Потом смазал мои раны какими-то зловонными мазями из трав. Когда я пришел в себя, лекарь велел мне лежать.
– И долго ты лежал?
– Не помню. Пока немного не полегчало.
– Я спрашиваю, сколько прошло времени, прежде чем ты принялся разрабатывать руку и ногу, – уточнил Роб.
– На руке разрублены мышцы. Я пытался ее разработать, но боль была слишком сильной. Лекарь посоветовал мне смириться с тем, что теперь моя правая рука всегда будет тоньше и слабее левой.
– Надо было ее разрабатывать, невзирая на боль! – взволнованно воскликнул Роб. – И начинать надо было как можно раньше. А нога?
– Сам видишь: это нога калеки.
– Когда ты начал ее тренировать? Как только срослась кость?
– Я стал ходить, едва немного утихла боль, и постепенно привык к ней. Но она все равно меня не отпускает. Да и хромота не прошла.
– Я говорю не просто о ходьбе, Макфейн. Разве лекарь не советовал тебе делать упражнения для укрепления мышц?
– Они должны были укрепиться от ходьбы и езды верхом.
– Ходьбы и верховой езды недостаточно, – возразил мальчишка. – Мать учила меня: когда конечность сломана или сильно повреждена, надо делать особые упражнения для мышц: недолго, по многу раз в день. Постепенно, по мере укрепления мускулов, упражнения можно продлевать. Это лучшее лечение.
– Я смирился с тем, что уже не буду прежним, – обреченно проговорил Малькольм. – Сейчас я хочу одного: не чувствовать боли. – Он сделал большой глоток вина.
– Перестань глушить боль вином. Пора испробовать другие способы.
Малькольм уставился на дерзкого недоросля. С какой стати он терпит его непочтительные речи?
Потому, должно быть, что Роб обезоруживающе простодушен. К своему удивлению, Малькольм получал удовольствие от общения с ним.
– Какие, например?
– Хотя бы горячую ванну. Она дает мышцам отдых.
– Ванна не приносит мне облегчения.
– Это потому, что ты привык к ледяной воде ручья или горного озера, – объяснил Роб, направляясь к двери. – А я толкую совсем о другом.
Прежде чем Малькольм успел задать вопрос, мальчишка скрылся за дверью. Не прошло и нескольких минут, как дверь снова распахнулась и появились Грэм и Рамси с тяжелой лоханью. За ними следовали Маккендрики с деревянными тазами, наполненными горячей водой. Девушка по имени Агнес принесла полотенце, поспешно присела в реверансе и с облегчением покинула его покои. Малькольм, не меняя положения, равнодушно взирал на пар, поднимающийся из лохани. Он ничуть не сомневался, что все эти ухищрения не принесут ему пользы.
