История Деборы Самсон - Эми Хармон
Дьякон Томас уходил к своей скотине, в поля, которые ему предстояло возделывать в одиночку, а я чистила, пряла, колола дрова и заставляла обоих есть. Когда мне было нечем себя занять – школьный год подходил к концу, – я писала Элизабет и Джону, хотя ни он, ни она давно мне не отвечали. Вести от них не приходили около полугода, а то и больше.
В начале апреля мы получили два письма, одно для Томасов и одно для меня. Одно было от Джона Патерсона, а другое от Бенджамина. Свое письмо я спрятала в лиф, чтобы прочесть позже, и упросила миссис Томас выйти из спальни, чтобы послушать письмо, которое было адресовано ей.
Она велела мужу прочесть первым, хотя я уверила ее, что оно написано рукой Бена и в нем наверняка содержатся хорошие новости.
Дьякон прочел письмо про себя, держа его в дрожащих руках, а потом перечел вслух, для нас с миссис Томас.
Мы пережили худшую из зим, что выпадали на нашу долю. Но в следующем месяце окончится срок нашей службы, и мы с Джейкобом рады, что выполнили свой долг. Вести о наших братьях нас очень огорчили. Довольно было пролито крови Томасов.
Не думаю, что война продлится долгое время. Уж точно не в северных колониях. Основные действия переместились к югу, хотя после предательства Бенедикта Арнольда и казни бедного майора Андре мы стали опасаться нападения на нас, в Уэст-Пойнте[6]. Последние месяцы мы отсиживались здесь, дрожа от холода, голодали и ждали приказов. Мы будем дома к севу. Не дайте Роб выполнить всю работу прежде, чем мы вернемся.
– Они возвращаются, – простонала миссис Томас. – Они вернутся домой!
Дьякон кивнул. Губы у него дрожали, глаза блестели. Он надел шляпу и ушел на дальнее пастбище, желая остаться в одиночестве и собраться с мыслями. Миссис Томас засуетилась, словно вдруг ожила, и кинулась готовить ужин, будто Джейкоб и Бен могли вернуться домой в любую минуту.
Я хранила письмо от Джона Патерсона в складках лифа, наслаждаясь предвкушением хороших вестей, и достала его, только когда мы, пообедав, сели вокруг стола и в привычной тишине взялись каждый за свое дело: дьякон Томас читал Библию, миссис Томас чесала шерсть. Я вынула письмо и аккуратно сломала печать. Миссис Томас с любопытством подняла на меня глаза, когда я разворачивала бумагу:
– Что там у тебя, Дебора?
– Письмо от генерала Патерсона. Я так давно не получала вестей ни от него, ни от Элизабет, – объяснила я. – Оно пришло днем, вместе с письмом от Бенджамина.
– Как любезно с их стороны, что они продолжали переписываться с тобой все эти годы.
Она сказала что-то еще, и я, кажется, кивнула в ответ, но не слышала ее слов.
Я перестала дышать.
Лед и пламя боролись в моей груди, пока я перечитывала короткое послание, три раза подряд, а потом еще раз, надеясь, что это неправда.
Я никогда не встречалась с Элизабет Патерсон, но она была моим ближайшим и самым преданным другом. Она всегда дарила мне покой и радость. Почти десять лет она оставалась рядом, ни разу не оттолкнула меня и не подвела.
И вот она умерла.
Я опустила голову на письмо. У меня не нашлось сил отодвинуть его, не нашлось сил отгородиться от этих слов, хотя мне и хотелось оказаться как можно дальше от них. Я закрыла глаза, но передо мной, словно выжженные на изнанке век, проносились небрежно набросанные строки, написанные рукой Джона Патерсона и напоминавшие вереницу черных муравьев.
10 февр. 1781 г.
Моя дорогая мисс Самсон!
С прискорбием сообщаю, что Элизабет неожиданно скончалась в сентябре прошлого года. Какое-то время перед этим она болела, но умело скрывала свое нездоровье, в особенности от меня. Мне предоставили отпуск, чтобы уладить наши дела в Леноксе. Я знаю, что вы с Элизабет давно состояли в переписке, и мне жаль сообщать вам о ее кончине в таком резком и бессердечном послании, но других способов я не знаю. Признаюсь, что сам я изнурен и едва ли способен сочувствовать другим. Она вас очень любила и лелеяла надежду, что вы будете счастливы.
С глубокими соболезнованиями,
Джон Патерсон
Короткое послание.
И такой жестокий удар.
У меня тоже не осталось и капли сострадания. Ни к бедному Джону Патерсону, ни к его детям, ни даже к Элизабет. В тот момент меня охватило сочувствие к себе. Во всем мире у меня не было никого. Ни единой души, на которую я могла бы положиться, ради кого стала бы жить. Больше не будет писем. И надежды. И ждать мне нечего.
– Что такое, Дебора? – спросила миссис Томас осторожно.
– Элизабет Патерсон умерла. – Мой голос звучал безжизненно.
Она кивнула, словно ожидала этого. Конечно, так и было. Она привыкла к письмам, несущим дурные вести, и к посланцам, чей приезд предвещал слезы и ужас. Мы обе привыкли к страшным вестям.
– Ее муж… по-прежнему служит под командованием генерала Вашингтона? – спросила она, не поднимая глаз от шерсти.
– Он пишет… он пишет… что вернулся домой, в Ленокс.
– Так и следовало поступить. Эта война слишком затянулась.
Она больше ничего не сказала, да и говорить было нечего. Я встала, взяла письмо Джона Патерсона и на мгновение представила, как приятно будет сжечь этот листок. Трясущейся рукой я поднесла его к свече.
Не придет больше ни одного письма.
Ни от Элизабет, ни от ее любимого Джона. У него теперь нет причин писать мне.
Я отдернула руку, так что у письма обгорел лишь уголок, и пошла к себе в комнату.
– Я устала, – сказала я, хотя ощущала вовсе не изнурение. – Лягу пораньше.
– Спокойной ночи, дорогая, – мягко проговорила миссис Томас.
– Спокойной ночи, – ответила я, хотя часы показывали лишь четыре. День был мрачный и темный, но до сна еще оставалось достаточно времени.
Когда мы вспоминаем о прошлом с высоты накопленного опыта и прожитых лет, мы ясно все понимаем. Смерть, разочарование и отчаяние подтолкнули меня к краю обрыва. Теперь я это вижу – но по-прежнему изумляюсь тому, что спрыгнула вниз.
Я достала штаны и рубаху, из которых вырос один из старших братьев, а никто из младших не взял. Это были не те штаны, что делали мои ноги быстрыми, словно ветер, а меня наполняли свободой. Эти
