Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня

— Теперь придётся немного потерпеть, синьор Форти.

Вошёл сноровисто и сразу целиком — знал, что Маттео стерпит. Чувствовал его готовность принять мужчину. Несколько жалобных стонов донеслось из-за подушек, но и они стихли, когда Эрик взялся за смуглые бёдра и начал покачивать их на себя. Маттео быстро уловил ритм и подстроился под размеренные толчки.

Эрик наслаждался как никогда в жизни.

Ангел подарил грешнику рай.

Маттео елозил по шёлку, ощущая беспомощность и неестественную переполненность. Жгучая боль концентрировалась у самого входа, но языки её пламени лизали что-то глубоко внутри, отчего у Маттео кружилась голова и бешено стучало сердце. И было уже не так больно. Даже почти приятно. Он не мог разобраться в ощущениях. Маттео вспотел и совершенно обессилел, прежде чем барон спустил в него семя. Они упали на скомканные простыни, подставляя тела под дуновение ночного ветра и переводя дыхание.

— А мужества вам не занимать, — сообщил Эрик. — Юхан, принеси нам полотенец! И налей вина.

— Сейчас. Куда вы подевали бутылку? Засунули под кровать?

— Открой новую!

— Мне пора идти, ваша милость…

Маттео поднялся с кровати, но Эрик поймал его и повалил обратно:

— Нет, вы останетесь со мной до утра, — и мягко добавил: — Вы пали слишком низко, синьор Форти, вам больше нечего терять. Грех дарит подлинную свободу — наслаждайтесь ею, пока не пришло время каяться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И Маттео остался. Его безотчётно влекло к Эрику, к его грубой силе и зрелой мужественности. Он не испытывал плотского желания, но его сердце откликалось на чувственный призыв барона. Маттео не знал, как назвать это влечение.

Он пришёл, повинуясь внезапному порыву. Его переполняли благодарность за то, что Эрик великодушно отпустил Хелен, восторг перед его щедростью и уважение к той борьбе, которую вёл барон с собственными пороками. Маттео знал, что если бы вчера Эрик воспользовался его отчаянным предложением, то у него появились бы основания его презирать. Но барон не принял жертвы — он требовал только взаимности, он жаждал только любви.

Маттео не мог не восхищаться цельностью этой погрязшей во грехе натуры. Он хотел отблагодарить барона прежде, чем тот вернётся в свой недоступный Верхний город. Отблагодарить за голос, повторявший слова католической молитвы, за янтарную Деву Марию, за доброту к бедняжке Хелен, за поездку в Смарскую церковь, за объятия, которые укрывали и от ледяного ветра, и от жестокого зрелища. За деликатные поцелуи, за дружеское внимание, за дорогие подарки и даже за извращённую любовь, которая так легко и свободно перешагнула через чудовищное телесное увечье.

В глубине души Маттео надеялся, что, вкусив запретный плод, барон излечится от греховной страсти. Он живо представлял, как барон утолит свою похоть и вернётся на путь добродетели, оставив Маттео искупать их общие грехи. От этой мысли ему становилось грустно и светло — он был согласен страдать за двоих!

Ему было девять, когда он впервые на это согласился.

А на исходе ночи, когда Маттео лежал на животе, распластанный неутомимым бароном, мир перевернулся с ног на голову. Всё, что он знал о себе, всё, во что верил, рассыпалось в прах. В приступе внезапного прозрения Маттео скользнул под себя рукой и нащупал то, что считал давно и безвозвратно утерянным, — упоительную мужскую стойкость.

Тело предало его. Джино озорно подмигнул и уплыл в сиянии вечных двенадцати, оставив Маттео наедине с его нелепым открытием.

29

Эрик проснулся, когда на него упали жаркие солнечные лучи. Одуряюще пахло потом и миндальным маслом. Он сладко потянулся на разорённой постели, залитой вином и семенем, испачканной неизвестно чем, и крикнул:

— Юхан, открой окно и принеси воды! Синьор Форти ушёл?

Слуга опасливо подал стакан воды, стараясь не приближаться к осквернённому ложу:

— Убежал рано утром, когда вы заснули. Так спешил, будто его черти за пятки кусали. Забыл свои… — Юхан покосился на кусок кружевной ткани.

Эрик рассмеялся:

— Ты ревнуешь меня, Юхан? Или завидуешь Маттео?

— Тьфу, — разозлился Юхан и начал паковать сундуки. — Принести вам горячей воды для мытья? Распорядиться о завтраке?

— Нет. Дома, всё дома. Быстро собирайся и запрягай лошадей, мы уезжаем немедленно.

Эрик ощущал приятную ломоту и опустошённость. Никогда раньше он не проводил всю ночь в наслаждениях и теперь втайне гордился своей выносливостью. Вряд ли бедный кастрат мог в полной мере оценить его незаурядные таланты — хорошо, если они не сказались на его походке самым фатальным образом. Однако вины барон не чувствовал: Форти сам пришёл и сам остался. Никто его не звал и не ждал. Ну почти.

Тётушку Катарину и Хелен он нашёл в гостиной. Любезно распрощался с обеими. Первой пообещал приезжать в гости, а второй украдкой послал воздушный поцелуй, сообразив, что всю ночь развращал мужчину, которого она страстно любила. С итальянцами прощаться не стал, попросил тётушку передать им массу тёплых слов и пожеланий.

— О, мой милый, я передам, но они не выходили к завтраку. Всё утро ссорятся на итальянском, ничего не понять, — доверчиво поделилась Катарина. — Я думаю, они даже подрались!

— Итальянцы все такие, тётушка. Южане, от них всего можно ожидать, — рассмеялся Эрик.

Должно быть, маэстро узнал о ночном приключении своего кастрированного питомца и рассердился. Может, пройдётся розгами по соблазнительной круглой попке.

Он вышел на улицу и, зажмурившись от яркого солнца, запрыгнул в карету:

— Домой, Юхан!

Катарина ошибалась, итальянцы не ссорились. Не найдя утром ученика в своей спальне, Мазини решил, что Маттео по обыкновению гуляет в саду. Но когда он увидел босого Маттео в измятой ночной рубашке, то похолодел от плохого предчувствия.

— Что он сделал с тобой?! — воскликнул Мазини и ринулся на лестницу, чтобы потребовать объяснений от барона.

Маттео рухнул на колени, вцепившись в ноги учителя и не пуская его за дверь:

— Умоляю вас, маэстро! Он не виноват!

— Ну конечно! Ты всегда всех защищаешь! Пусти, я разберусь с ним, он не имел права тебя насиловать! Законы Нижнего Калина защищают простолюдинов, его будут судить по всей строгости…

— Клянусь богом, я сам к нему пришёл! — перебил Маттео. — Он не насиловал меня.

— Не лги, Маттео! Ты не мог!

— Роберто, я никогда вам не лгал! Первый раз я предложил ему себя на шхуне, когда мы плавали на Смар. Он отказался взять меня. Второй раз я пришёл к нему вчера вечером и сделал всё, чтобы он не отказался.

— Я не верю, ты не мог! Ты говорил, что не испытываешь плотских желаний!

— Я не испытывал, маэстро! Я молился, чтобы спасти от греховных снов свою душу, и радовался, что тело защищено от искушений плоти. Но вчера, когда барон… Вчера я убедился, что моё тело… — Маттео заплакал и осел на пол, закрывая подолом рубахи мокрое лицо.

Мазини присел рядом, ощущая невыразимое страдание от слёз своего мальчика:

— Расскажи мне.

— То, что кастраты бесчувственны, — неправда. Я думал, меня влечёт к барону христианское милосердие, желание помочь кающемуся грешнику или простое дружеское участие. Ах, как я ошибался, маэстро! Я влюбился в него, как один мужчина может влюбиться в другого. И это не возвышенная любовь, о нет! Я хочу его, как похотливая уличная девка. Вот и всё объяснение. Я — не тот чистый ангел, которого вы приняли из рук хирурга, я грязный развратник и содомит.

— Глупый, глупый, — горько шептал Мазини. — Мне плевать на твою чистоту, если она тебе больше не нужна. Я хотел дать тебе голос, уносящий прямо в рай, сказочное богатство и поклонение королей. Я не хотел отбирать у тебя возможность любить — неважно, мужчин или женщин. Врач сказал: «Castrato non impotenti» — кастраты не импотенты! Я и не ждал, что ты превратишься в ангела.