Лаура Кинсейл - Летящая на пламя
К ужасу Олимпии, ее новое, беспомощное, рабское «я» самозабвенно отвечало на поцелуй мужчины. Ее губы раскрылись навстречу его жадным губам, а пальцы судорожно сжатых рук разжались, ладони заскользили по груди Шеридана, и у нее вырвался тихий сдавленный стон.
На мгновение объятия его рук ослабли, но, прежде чем Олимпия успела вырваться из них, Шеридан вновь сцепил пальцы на ее затылке, и она ощутила его жаркое неровное дыхание на своем лице. Шеридан осыпал глаза, лоб и губы Олимпии быстрыми поцелуями.
— Принцесса, — шептал он, — моя глупая принцесса…
Девушка опустила ресницы. Ей было невыносимо трудно смотреть на него. В ее горле застрял комок, ей хотелось плакать от радости и жалости к себе. Доброта, все дело было в его душевной доброте! Олимпия знала, что он целовал ее только потому, что был очень добр и хотел пощадить ее чувства, не травмировать ее ранимую душу своей холодностью. И разве он виноват в том, что не понял главного? Не понял, что от его объятий и поцелуев ей еще больнее и горше. Она мечтала о любви ночи напролет с самого детства, задолго до того, как встретила его, Шеридана, и герой ее детских грез принял облик реального земного мужчины…
Олимпия вырвалась из его объятий и отступила в сторону, но он не дал ей далеко уйти, его крепкая рука поймала ее. Шеридан прижал девушку к груди и, склонившись, припал губами к ее шее. Он не целовал ее, а просто крепко держал в своих руках. Олимпия замерла, все ее существо трепетало. Она понимала, что Шеридан заявляет свои права на обладание ею, и не могла сопротивляться.
Был момент, когда она всерьез подумала о том, что, пожалуй, может выйти за него замуж ради благополучия родной страны. Ведь у политики своя логика, которая подчас противоречит человеческому здравому смыслу.
Официальная церемония бракосочетания, благословение британского правительства, письмо в Ориенс, и вот планы дяди терпят полный крах. Олимпия ни разу не видела принца Клода Николя. Представляя его себе, она никогда не рисовала лицо, не воссоздавала в воображении образ живого человека, а чувствовала лишь исходящую от него холодную агрессивность и непомерную гордость, сеющую вокруг смерть. Принцесса находилась в изгнании по вине Клода Николя.
Рука сэра Шеридана легла на ее талию.
— Принцесса, — промолвил он, — разрешите мне быть вашим защитником.
Олимпия замерла, а затем, схватив Шеридана за обшитый золотым галуном рукав, с силой оттолкнула его и быстро отошла в противоположный угол комнаты. Остановившись у окна, Олимпия долго смотрела на падающий мокрый снег, скрестив руки на груди и потирая ладонями предплечья.
— Принц Клод Николя, — наконец нарушила она молчание, — мой дядя — убийца. Он убил моих родителей. Лорд Палмерстон сказал вам об этом? — Она почувствовала, как дрожит ее голос, и постаралась справиться с волнением. — Вы отдаете себе отчет в том, что, женившись на мне, вы подвергнете свою жизнь серьезнейшей опасности?
Ответом ей было долгое молчание.
— Неужели вы думаете, что я боюсь? — наконец сказал Шеридан.
— Нет! — воскликнула Олимпия, повернувшись лицом к нему. — Это я боюсь! Я трусиха, я страшная, подлая, последняя трусиха! Я живу всю свою жизнь, дрожа от страха, и мечтаю о любой доле — доле крестьянки, молочницы, — лишь бы не быть тем, чем являюсь я! Я не могу выйти замуж ни за вас, ни за кого-либо другого из чувства самосохранения, из чувства страха за свою жизнь. Это было бы так подло с моей стороны, так эгоистично! Я не могу уклоняться от долга перед своим народом и делом свободы, не могу перекладывать всю ответственность со своих плеч на ваши, подвергая еще одну жизнь смертельной опасности…
Шеридан видел, как побледнела Олимпия от терзавшей ее душевной муки и чувства стыда за свою столь взволнованную тираду. Он улыбнулся и тряхнул головой.
— Вы успокоили меня. Я уже начинал опасаться, что сделал предложение холодной, бесчувственной женщине, которую ничто не может вывести из себя.
— Вы опять смеетесь надо мной, — простонала она. — Как вы можете? Вы предлагаете мне свою защиту, сэр Шеридан, и не знаете, с какой легкостью я могла бы согласиться принять ее! Но как долго вы сумеете выстоять, оказавшись на пути моего дяди? Он настоящее чудовище, уверяю вас. Он не остановится ни перед чем, он может убить вас в вашей собственной постели, и что тогда буду делать я? Как я переживу вашу гибель?
— Уверяю вас, во всех этих обстоятельствах я тоже вижу много трагических моментов, — сказал Шеридан и поклонился. — Кроме того, я понимаю, что моя настойчивость переходит все границы. Вам необходимо время для того, чтобы поразмыслить над моим предложением. Поэтому разрешите, ваше высочество, откланяться, мне давно пора уходить.
В тот момент, когда привратник в прихожей уже протягивал Шеридану его шляпу с пером и плащ, в предплечье гостя впились длинные острые ноготки. Это была Джулия. Она немедленно увлекла капитана Дрейка в столовую и закрыла дверь за собой.
— Ну как?
Он положил шляпу на буфет и взглянул на Джулию.
— Почему, черт возьми, ты не сказала мне о том, что дядя крошки — настоящий головорез?
— Говори тише! Она согласна?
— Что значит, она согласна? — зашипел он. — Я не согласен, мадам! Или ты думаешь, что я собираюсь сам себе подписать смертный приговор?
— Какая чушь! Клод Николя не тронет тебя. Когда ты женишься на Олимпии, ты сразу же окажешься под защитой правительства его величества.
— О да, можно подумать, что это меняет все дело, ты и впрямь успокоила меня! В этом случае я проживу на неделю дольше, только и всего!
В буфете стояла бутылка портвейна. Шеридан плеснул в стакан хорошую порцию и одним глотком осушил его. — Принцессе нужна твоя помощь.
Капитан выпил еще стакан вина.
— Тогда попробуй заставить взяться за это дело еще какого-нибудь бедолагу.
— У нас нет времени. Ты идеально подходишь по всем статьям. И потом, — добавила она с многозначительной улыбкой на губах, — мне нет никакой необходимости искать кого-то другого.
— Неужели ты думаешь, что я сошел с ума? — огрызнулся он. — Четыреста тысяч фунтов — немалые деньги, но мертвецу они и даром не нужны. Этот Клод Николя — хладнокровный убийца и негодяй, который прекрасно знает, как ему заполучить власть. Я не сумасшедший, чтобы вставать на его пути.
Джулия прищурилась и зло взглянула на него.
— Я так и знала, что ты совсем не изменился. Все эти разговоры о твоем героизме — сплошное надувательство. — И она, подойдя к окну, провела рукой по зеленой шелковой занавеске. — Ты был маленьким трусишкой в детстве, таким, в сущности, и остался.
— Мне плевать на твое мнение обо мне! — отрезал Шеридан и почти швырнул пустой стакан на серебряный поднос. — Прощайте, миссис Плам. Был счастлив возобновить наше знакомство, но боюсь, что в ближайшее время мне необходимо будет срочно уехать. Дела, знаете ли.
