Маргарита Свидерская - Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»
– Вы напугали меня, Екатерина Алексеевна! Нужно беречь свое здоровье.
– Виновата, матушка-государыня, – улыбнулась Екатерина, вспомнив волшебную фразу.
– Да твоей вины в этом нет: на куртагах не плясала, верхом не скакала. Здесь другое. Знаю все, Екатерина Алексеевна. Пыталась помочь. Лекаря приглашала к супругу твоему, Петру Федоровичу, да видно, не судьба законного наследника получить от вас обоих. А наследник нужен. Сейчас как оправишься, заставлю строже смотреть за племянником, лекарь сказал, что ему есть надобно. Прикажу, чтобы только этим и кормили. И ты, дорогая, будешь есть только предписанное медиками моими. Запрещу все выезды великого князя. Постарайся быть с ним ласковой, Екатерина Алексеевна, ты же женщина, должна уметь. При дворе, пока не понесешь, будут только свои люди. Никого чужих. Среди них есть умные, грустить не дадут, есть и красивые, ловкие, что преданны и не болтливы, так ведь, Екатерина Алексеевна? Воспользуйся случаем али оказией, на то тебе мое благословление.
«Что ж они меня обложили, как зверя на охоте?!»
– Что думаешь, Мария? – Елизавета готовилась ко сну, сидела в рубашке у камина и смотрела на огонь, Чоглоковой приходилось стоять и придерживать пышную юбку, чтобы ее не лизнуло пламя огня. Ткань платья была плотной, и сестре государыни было жарко, изредка она утирала капли пота, про себя ругая сестру за невнимательность и безучастие.
– Ее Высочество скоро оправится, сегодня был лекарь, он не сомневается в скором выздоровлении, молодой организм, государыня, – склонила голову Чоглокова и осторожно сделала шажок от камина, совсем крохотный и незаметный: жаль было портить ткань – дорогая, да новая.
– Петр Федорович питается согласно предписанию лекаря?
– Да, но сильно ругается и буянит, Ваше Величество, не по вкусу, говорит.
– Может быть, зря мы мучаем наследника? Да и что может пища дать, пилюли бы, капли какие прописали, точно не знают, что делать, вот и выдумывают, кудесники!.. Я вот что думаю, Мария, а не зря ли мы все это затеяли?
– Что, матушка?
– Все. И Петрушу мучать, после операции он, вон, гоголем скачет вокруг фрейлин; мне доносят: девицы вполне довольны им. Вдруг все проблемы в Катерине нашей? Говоришь два выкидыша за полгода у нее, не достаточно ли?
– Точно, два было. А что достаточно-то, матушка? Никак не пойму тебя.
– Достаточно супружества. Десять лет чай срок не малый. Только развод официально делать никак нельзя – Фридрих обозлится, Европа вся возмутится. Я с Бестужевым еще не говорила, но чую: много подводных камней будет. А надобно без обвинений нашего дома все сделать. Адюльтер. Так сказать, в это поверят – с такой непутевой матерью, что прославилась любвеобильностью на всю Европу, легко. Петруша жену прогонит. Все ему посочувствуют. А там найдем ему, как в старину, нашу, русскую, кровь с молоком, дворянку и женим, а?
– Да как же… – смущенно пролепетала Чоглокова.
– Да вот так, волю мою ты ей передала? Чтобы обратила внимание на кавалеров придворных? Не ломалась, не тянула?
– Передала, матушка-государыня!
– А теперь и Петруше передай, что Катерина обманывает его с Салтыковым, легонько так шепните, без доказательств! Чтоб взревновал, кровь взыграла, да побегал за женой, почаще к ней захаживал и оставался для надобного нам дела. На ключ их запирай всякий раз, как будет у Екатерины, хоть днем, хоть ночью. Кто их мужчин поймет: коли девка одна, так никому не надобна, а как любовник появляется, то стаями за ней бегают, не оттянешь. Чудеса! И жену Салтыкова не забудь одарить, пусть к родителям съездит, под ногами не путается – мало ли, соблазнит мужа невольно, не ко времени. А его из дворца ни ногой, да пригрози, чтоб к фрейлинам не приставал, не заигрывал и не шалил – сошлю в Сибирь. Поняла? А на все нам нужное – воля Божья.
– Да, государыня. Все сделаю!
– Меня сегодня сестрица приглашала для доверительного разговора. – Чоглокова, сияя лоснящимся лицом, удобно устраивалась в кровати, перекладывая подушки, обещая, дать горничной нагоняй – опять положила любимую думочку на гусином пуху вниз, а не сверху. Николай лениво повернул к жене голову и зевнул.
– О чем шептались? – спросил так, для проформы, зная: за каждой встречей супруги с императрицей следует новое, жестче предыдущего, предписание в отношении великокняжеской четы.
«Итак уже воздухом дыхнуть не позволяют, опять что-то придумали. Ну не нравятся ей наследники, так отмени решение да новых найди. Ан нет, им все хуже, уж и пожрать путного не подают, блажью маются, так и мне жизни никакой при дворе нет!»
– Не могу тебе сказать, Николаша, обещалась в тайне все держать, государственной важности разговор был, – притворно вздохнула Мария, стрельнув взглядом на мужа.
– Ну и держи при себе вашу «важность»! – Чоглоков зевнул во весь рот и сделал вид, что собирается отвернуться и спать.
– Ну, Николаша, – ткнула мужа в бок полушутя и заигрывая, сделав губки бантиком, Чоглокова, одновременно взбивая кружево на пышной груди. – Ну не заставляй меня разглашать государственную тайну!
– Утомился я сегодня, скука при дворе смертная, ни тебе куртагов, одни и те же морды и перья в прическах. Поесть и то по-человечески не дают, как арестантам в крепости, овощи какие-то есть заставляют. А ты все об государстве печешься!
– Николаша, скоро все закончится.
– И служба, – не скрыл надежды Чоглоков.
– Да щас! А жить на что будем, детей учить?
– И то правда, люблю озоровать, – Чоглоков шустро нырнул под одеяло и ухватил жену за груди. Та охнула:
– Искуситель! – захихикала, шлепнув слегка ладошкой по лбу, и жадно припала к его губам. Повозившись с женою, Чоглоков сумел-таки выпытать задумки императрицы. Не умела Мария хранить от мужа секреты, особенно в постели. Оставалось подумать, как использовать информацию себе во благо.
Следующим местом жительства оказались Люберцы, что очень обрадовало Екатерину: дом для них был совсем новый, хорошо и удобно устроенный, крыша не текла, сквозняки не дули. Чоглоковых как подменили – танцы, смех, шутки, весь Малый двор толпится в полном сборе каждый вечер, а они принимают участие и не брюзжат. Невиданное дело! Только вот Чоглокова все где-то пропадает, появляется редко, все с детьми в Москве сидит.
Екатерина знала, в чем дело, и нервно передергивала плечиками, когда натыкалась взглядом на кого-нибудь из надсмотрщиков. Сказать, что она покорно приняла уготованную ей участь, нет. Не такой была великая княгиня, чтобы позволить торговать ею как безмолвной рабыней на рынке в Стамбуле. Вся эта «мышиная возня в постельных вопросах», как для себя она назвала великую миссию Чоглоковых и императрицы, ее насмешила. Правда, после вечера слез и обиженного всхлипывания. Но сейчас Екатерина знала: она не позволит манипулировать собою, да и отомстит своим надзирателям – случай представится непременно. Заодно и императрице – за постоянные выволочки и золотую клетку. Время пришло.
