Дебора Мартин - Опасный искуситель
– Для меня это была не игра.
Она презрительно фыркнула.
– Не пытайтесь меня убедить, что ваша попытка обнаружить худшие пороки моего отца не была для вас всего лишь очередным развлечением. Вы находите нас всех удивительно забавными, не так ли? Викарий с красным носом и его странная дочка. Вам приносит удовольствие нас заводить и наблюдать за тем, как мы наскакиваем друг на друга словно две механические игрушки!
Огонь в камине освещал половину его лица, и она увидела, как он помрачнел.
– Ваши разногласия начались задолго до того, как появился я. Я только выявил их. Не кажется ли вам, что настала пора вам сказать все, что вы думаете по поводу пагубного пристрастия вашего отца?
Она горько улыбнулась.
– Неужели вы думаете, что я не пыталась? Господи, вы что, полагаете, что я три года не обращала на это внимания? Отнюдь нет. Я знаю, что с отцом, а он прекрасно понимает, что я этого не одобряю. Я выливала вино, бранила его… Однажды я даже заперла отца в его кабинете и не выпускала, пока он не протрезвел. Я надеялась, что на светлую голову он наконец поймет, что творит с собой. Но ничего не вышло. Всегда находится кто-то, кто угощает его вином, когда он начинает рассказывать о маме.
– И все же вы пытаетесь его оправдывать. Вы говорите, что он вас любит, заботится о вас, хотя все прекрасно понимают, что ни на любовь, ни на заботу он уже не способен. Я хотел лишь, чтобы вы признали это, чтобы больше не позволяли ему пользоваться вами.
– Понятно. – Дерзость герцога привела Корделию в ярость, и она тщетно пыталась унять неистово колотившееся сердце. – Позвольте вас успокоить. Вы полностью доказали ваши выводы, теперь я вижу все в истинном свете. Теперь совершенно ясно, что отец любит спиртное больше жизни и, уж конечно, больше, чем меня. – Она отвела взгляд, и голос ее упал до шепота. – Благодарю, что вы мне на все указали. Если ваша миссия по развенчанию моих иллюзий закончена, позвольте мне удалиться, ваша светлость.
Она надвинула капюшон на глаза и сделала попытку пройти мимо него.
Он преградил ей дорогу.
– Опять вы слишком формально говорите. Я не дам вам уйти, пока вы меня не выслушаете.
– Поздно приносить извинения.
– Я и не намеревался этого делать.
Услышав столь безапелляционный ответ, она вскинула на него глаза.
На лице его играли блики огня, что придавало ему вид почти демонический, но голос его был тих.
– Я лишь указал вам на очевидное, хоть и сожалею о том, что задел ваши чувства. Но не стоит убивать гонца лишь потому, что вам не по душе принесенное им известие.
– Неужели вам так важно было все это демонстрировать? Что вы выиграли от этого?
– Надеюсь, вы чуть больше будете помогать мне следить за тем, чтобы отец ваш не пил. Слишком вы его балуете.
Она замерла от возмущения. В его янтарных глазах читался вызов, и на лице его не было ни тени раскаяния. У нее теснило в груди. Да как он смеет!
– Значит, я виновата в пристрастии отца к вину. Вы это хотели сказать?
Он пожал плечами.
– Его пристрастие – не ваша вина, но вы создаете условия, позволяющие ему предаваться этому пристрастию. Вы оберегаете его, и он не видит последствий своего поведения.
Как же обидны его несправедливые обвинения!
– Если бы я дала ему эту возможность, мы оба остались бы без крова. Но не думаю, что вам это приходило в голову. Люди с вашим положением не забивают себе голову такими глупостями, как хлеб насущный и крыша над головой.
Глаза его гневно сверкнули.
– В наследство от безответственного отца мне достались лишь расстроенные дела, мисс Шалстоун, так что я отлично знаю, что такое зарабатывать себе на жизнь.
– Теперь я вновь стала мисс Шалстоун? – Она уперлась руками в бока и передразнила его: – Ах, ну почему вы так формальны, когда злитесь? Неужто ваша светлость тоже становится раздражителен, когда оспариваются ваши действия? Или только вам позволено указывать людям на их недостатки?
– Хватит, Корделия. Мы оба устали, и этот спор ни к чему хорошему не приведет.
Она тяжело дышала, пытаясь справиться с нахлынувшими на нее чувствами. Боже мой, но она никогда не выходила из себя раньше, до того, как появился этот нахальный герцог. Как у него получалось будить в ней самые худшие чувства, оставаясь при этом невозмутимым?
Она не позволит ему превратить себя в мегеру! Он прав. Спорить с ним бесполезно, ибо что толку спорить с человеком, решившим, что он знает все?
Единственным выходом было отступление.
– Да, вы правы, мы оба устали. – Она запрокинула голову, встретилась с ним взглядом и не могла удержаться от последней колкости. – Я устала от вас, и меня совершенно вымотал батюшка. Поскольку совершенно очевидно, что вы с ним справитесь лучше, чем я, то, думаю, этим вам и следует заняться сегодня вечером. Благословляю вас и передаю его под вашу опеку. Сама же я отправляюсь спать.
Она снова сделала попытку удалиться. И вновь он остановил ее, на сей раз взяв за плечо.
– С радостью принимаю на себя эту ответственность, но, умоляю вас, не уходите рассерженной. – Она с недоверием посмотрела на него, и он добавил: – Путешествие будет совершенно невыносимым, если мы с вами будем врагами.
Он говорил примирительно, но она понимала, что ему просто не хочется без нее разбираться с отцом и Пруденс.
Корделия лишь покачала головой.
– Боюсь, нам с вами суждено вечно злиться друг на друга.
– Не говорите так. – Он говорил вполголоса, и это, казалось, переменило весь тон разговора, особенно, когда рука его соскользнула с ее плеча и коснулась ладони.
– Слишком часто, Корделия, я испытываю к вам совсем иные чувства, – добавил он. – Чаще, чем вы думаете.
Она вдруг почувствовала себя странником в далекой, неведомой стране, полной неожиданностей и опасностей. Господи, неужели он с ней заигрывает? Мужчины и раньше оказывали ей знаки внимания, но не в такой интимной обстановке. Как ей себя вести? А пальцы его тем временем легко, едва ощутимо ласкали ее ладонь.
– Ваша светлость, я… – Она говорила, не оборачиваясь к нему.
– Прошу вас, не надо «вашей светлости» и «лорда Веверли». Называйте меня Себастьяном. Мне не нравится, когда вы обращаетесь ко мне как к некоему знатному господину, постоянно вас критикующему.
Он говорил с таким пылом, что она тут же насторожилась. Но дрожи, пронизывающей все тело, унять не могла.
– Я хотел бы, чтобы вы считали меня своим другом, – продолжал он. – Ведь я лишь забочусь о вашем благополучии.
Что значило его внезапное внимание? Хотел ли он лишь успокоить ее или действительно предлагал мир? Не хватало только, чтобы ее опекал красавчик герцог, да еще такой, от одного прикосновения которого она начинала дрожать.
