Лариса Кондрашова - Замужняя невеста
— Нам с вами, дорогой командор, будет о чем поговорить. Уверяю, и у меня в запасе найдется история, которой я смогу вас занять.
Жюстен со свечой отправился проводить Шастейля до отведенной ему комнаты, а Соня с Арно де Муленом расположились в двух глубоких креслах, напротив друг друга.
— Не правда ли, у нас с вами осталось еще немало тем для обсуждения? — полувопросительно вымолвила Соня.
— Но мешали обстоятельства, — подхватил де Мулен.
— Вы говорили что‑то про мой дар, который зажат тисками разума или еще чего‑то, но вы можете его высвободить каким‑то известным вам способом.
— Признаюсь вам, дитя мое, слушая ваши рассказы о прародителях рода, кои обладали особыми способностями, я было подумал, что сама судьба направила вас ко мне, чтобы я еще раз мог проверить свои теоретические выкладки. Они касаются воспитания в человеке путем упражнений неких новых черт, прежде ему несвойственных.
— Не знаю, как вы это стали бы делать, но при ваших словах у меня появилось предчувствие, что моей в жизни должны произойти важные события.
Старый рыцарь не отвечал на ее слова, как если бы он вдруг заколебался, стоит ли ему заниматься тем, что совсем недавно ей пообещал.
— Что же вы молчите? — с обидой проговорила княжна. — Передумали? Решили, что я этого самого «открытия» недостойна?
— Послушайте, дитя мое, — медленно проговорил тот, — я расскажу вам кое‑что из своей жизни, чтобы вас не обижали мои колебания… Странно, столько лет я прослужил в рыцарях, к вящей славе Господней, столько лет смирял свою плоть, свою чувственность — дело даже не том, как я относился к женщинам. Очевидно, и мой бедный отец был человеком увлекающимся, горячим, иначе он не женился бы на моей матери, хорошо понимая, что тем самым как бы разбавляет кровь высокородных аристократов, которые кичились своим высоким происхождением во все времена…
— Думаю, зря вас смущает собственная горячность, — вмешалась Соня; ей и самой постоянно приходилось сдерживать свои чувства. А теперь, когда в том признался ей человек пожилой, она вдруг подумала: надо ли это делать? Ведь мир не может состоять только из пресных, скучных людей с рыбьей кровью, неспособных на страсть.
— Но мне на это частенько пеняет Жюстен, — смущенно пробормотал де Мулен; впрочем, он не подозревал, чем вызвано Сонино заступничество. — Но я продолжу. Итак, в рыцари меня посвятили в тринадцать лет. Возможно, для особ менее импульсивных, чем ваш покорный слуга, тринадцать лет — пора возмужания, но для меня этот возраст оказался еще слишком нежным. Жизнь все решила за меня, не интересуясь особо ни моими желаниями, ни наклонностями. Возможно, в наше время более мудрый, разумный воспитатель понял бы, что для жизни в монашеском ордене я не создан…
Соня против воли приоткрыла рот. Она ожидала каких угодно откровений, но таких!
— Кто меня спрашивал… Все же Господь сжалился надо мной: дал мне в одном лице слугу, и товарища, и человека истинно верующего, который всегда служил примером для меня… Теперь я мог бы заниматься делом, о коем мечтал прежде, если бы не понял внезапно, что мои знания никому не нужны…
Он на мгновение поник, но тут же опять оживился. Судя по всему, уныние не было тем занятием, которому старый рыцарь охотно предавался.
— Но вот явился ко мне ангел в образе прекрасной женщины, и я понял, что именно благодаря ему мне представится возможность попробовать свои силы в искусстве, которому я долгие годы пытался обучиться.
— Иными словами, в успехе вы не очень уверены. — Соня не выдержала витиеватых речей де Мулена и сказала немногими словами то, вокруг чего рыцарь все еще описывал круги.
— Скорее наоборот, я уверен в успехе больше, чем следовало бы, — признался тот. — Я чувствую, от вас исходит такая мощь, такой поток магнетизма, что вряд ли мне предстоит очень уж большая работа. Ее можно сравнить с потоком, которому преградила путь хлипкая плотина. Убери из нее камешек, другой, и нет перед быстрой водой никакой преграды.
— Но прежде я всегда считала, что у меня нет никаких особых талантов, — призналась Соня. — Мои великие тетки, о которых в семье Астаховых сохранилось немало преданий, казались идеалом, которого такой простушке, как я, вовек не достичь…
— И никогда у вас не было видений, озарений? Никогда вы не делали того, чего не могли другие? — удивился командор Мулен, не обратив, кажется, внимания на ее слова самоуничижения. В самом деле, какая уж она простушка!
Соня хотела ответить отрицательно, но потом вспомнила картины, каковые в последнее время и вправду представали перед нею. К примеру, накануне смерти ее бывшего дворецкого Патрика Йорка. Или совсем недавно, когда она смотрела на турецкий корабль, еще стоящий у причала, и отчего‑то точно знала, что ее пропавшие друзья находятся именно на нем…
Маловато свидетельств. Этак любой человек, никаким особым талантом не наделенный, может сказать, что то или иное событие он предвидел. Потому она честно призналась:
— Пожалуй, что‑то происходило, но это такие мелочи!
— И в виде чего они происходили?
— В виде ярких, вполне отчетливых картин. Так, однажды я увидела покойную жену… моего дворецкого, которую до того прежде никогда не видела. И узнала ее имя: Джейн. Будто открылось небольшое окошечко в прошлую жизнь и мне дали увидеть кое‑что и даже услышать…
— Вы испугались, увидев такую картину, или приняли свое видение как должное?
— Скорее, как должное, — сказала Соня, подумав. — То есть в первый момент я удивилась, а потом просто стала смотреть.
— А вы не пробовали какое‑нибудь видение вызвать?
— Нет, зачем, да я и не знаю, как это делать.
— Значит, и вы новичок?
— И я, — согласилась Соня.
Она почувствовала, как предчувствие новых ощущений заставило ее кровь быстрее струиться по жилам. Она тоже получит дар своих предков. Да что там, он просто в ней есть и всегда был…
Охвативший княжну экстаз поднял ее и понес в своем потоке выше, выше, но потом случилось странное. Как будто вдруг лопнула струна, и очарование пропало. Что она собирается делать? Допускать чужого человека, пусть даже такого приятного, как Арно де Мулен, в святая святых каждого человека, в свою душу?
Разве ее бабки такое допускали? Если бы судьбе было угодно наградить ее даром, Соня бы им обладала, а делать это насильно…
— Вы, наверное, удивитесь, — с запинкой проговорила она, — но я вовсе не хочу никакие видения себе устраивать.
— Почему? — и в самом деле удивился де Мулен. — Мне казалось, что все люди любят таинственное, необычное… И если бы им предложили такие способности в себе открыть, кто бы отказался?..
