Карен Рэнни - Моя безумная фантазия
Она обтерла его носовым платком и положила на место.
Любая другая женщина, подумал Арчер, не дала бы ему покоя, выведывая стоимость камня, или стала бы мечтать об украшении из него. Но Мэри-Кейт наверняка не упомянет о том, что видела камень.
С галереи под потолком он с интересом наблюдал, что же заинтересует его пленницу. Похоже, ее больше прельстила игра света в гранях хрустальной вазы, а не сама ваза. Дважды ему казалось, что, следя за разноцветными отблесками на стенах, она поднимет глаза и заметит его, и дважды она следовала взглядом лишь за неверной полоской света, очарованная, как ребенок, в первый раз увидевший радугу.
Он услышал, как она засмеялась, и этот звук, низкий и гортанный, заставил его ощутить себя до странности одиноким. Он прислонился к стене и, сложив на груди руки, продолжил свое наблюдение.
Мэри-Кейт… Даже имя ей не подходит. Слишком строгое, слишком простое для нее. Ей нужно такое же необычное имя, как облако рыжих волос, как кожа цвета сливок, которая так часто розовеет. Ей следовало бы носить имя, более точно отражающее ее непокорную душу. Какая натура скрывается под маской невинности?
Впрочем, в ней столько же невинности, сколько в нем святости.
Сегодня утром она выглядела перепуганной, отчаявшейся, как мать, которая ищет потерявшегося ребенка. А в следующее мгновение превратилась в распутницу, испытывающую его выдержку. Арчер хотел предостеречь, что играть в такие игры небезопасно. Он слишком долго находился один, слишком долго у него не было спутницы, подруги, любовницы.
Она накинула пеньюар, оставленный Алисой, сшитый на женщину хрупкую и не такую высокую, не имевшую столь пленительных изгибов тела. От нее исходил изумительный аромат восточных пряностей.
Догадывалась ли она, как ему хотелось отбросить опасения и сдержанность? А вместо этого он лишь позволил себе на мгновение столкнуться с ней, ощутить ее упругое тело. Они соприкоснулись пальцами босых ног, коленями и ладонями. Неосмотрительно, глупо и… мимолетно. Арчер хотел бы изо всех сил прижать ее к двери. Острота собственного желания потрясла Сент-Джона, она грозила уничтожить все запреты, наложенные на него правилами приличия.
Увы, ни время, ни место не подходили для утоления страсти. Женщина, разумеется, тоже. Все эти мысли пронеслись в его мозгу, но были остановлены вожделением, возникшим в его чреслах. Он приподнял ее подбородок, ее губы раскрылись навстречу ему. Как хорошо было бы смешать ее дыхание со своим! Обладание! Какое красивое слово для столь примитивного чувства!..
Дыхание и остановило его. Едва заметное дуновение, тихий вздох, легче прикосновения перышка, и все же он услышал его. И узнал сквозившее в нем возбуждение.
Женщина сомнительной добродетели.
Ее прислала Алиса.
Вспомнив об этом, он содрогнулся от боли. Потом на смену ей пришла не злость, как он ожидал, а усталость, как будто взяли свое бессонные ночи последнего года.
Непонятная женщина, опасная. А может, и нет, подумал он, наблюдая за показавшимися из-под пеньюара лодыжками.
В ней есть что-то от ребенка, надежда, которую не так легко разрушить, дух, который нелегко сломить. Словно само собой разумеющееся, она предложила ему невозможное и ждала, что он примет это. Он принял, оценив характер, измысливший такую историю. Арчеру с неожиданной силой захотелось и самому стать ребенком, забыть о своих многочисленных обязанностях взрослого человека, отбросить в сторону титул — на час, а может, и больше. И играть, как играют друг с другом дети, охваченные радостью и счастьем.
Мысли, приятные тем, что никогда не станут реальностью… Мэри-Кейт не ребенок, невинной ее тоже не назовешь. Она чужой человек с тайными намерениями. Сент-Джон нисколько не сомневался, что ее появление означает постепенное возвращение в его жизнь Алисы, что бы ни говорила на этот счет Мэри-Кейт…
— Вы часто этим занимаетесь? Изучаете своих гостей с таким пристальным вниманием?
Арчер чуть не подпрыгнул от этих слов и поглядел вниз. Она, улыбаясь, смотрела на него, окутанная солнечным светом. Очаровательная улыбка — без злости, презрения или упрека за утреннюю сцену. Он не мог не улыбнуться в ответ, вынужденный к перемирию ее открытостью:
— А кто не загляделся бы на женщину, играющую радугой?
Она не ответила и на сей раз одарила его улыбкой, которой испокон века пользуются женщины, чтобы и увлечь, и предостеречь.
— Я думал, вы предпочтете прогулку на свежем воздухе, — добавил Сент-Джон.
— Мне показалось, что пойдет дождь.
Он пропустил мимо ушей эту ложь. На небе не было ни облачка.
— Или прогулку по менее уединенным помещениям Сандерхерста.
— Это какое-то особое место?
Арчер стал спускаться вниз по лестнице. В детстве он часто прятался здесь от матери или от отца.
Наконец он оказался рядом с ней и вдохнул бы запах ее духов, если бы она позволила себе такую роскошь. Он не мог представить, чтобы ее носовой платок пах розами или сиренью. Разве что сандаловое дерево, восточный акцент, намек на тайну? Совсем не женский запах.
— Я вторглась в запретное помещение? — Мэри-Кейт поспешно огляделась.
— Эта комната известна только членам семьи, и многие пропускают ее. Я удивился, что вы так легко ее нашли. — Он приблизился на шаг. — В детстве это была моя любимая комната. Я прятался тут и играл на галерее в пиратов. Не рассказать, скольких несчастных я заставил пройтись по доске над морем. — Едва заметно улыбнувшись, он взглянул вверх, на галерею. — Как ваши ладони? Сент-Джон протянул руку, и она положила свои ладони на его раскрытую ладонь. Он внимательно осмотрел их. Кроме одной-двух царапин, ничто не указывало на довольно сильное кровотечение.
— Вы непредсказуемый человек, Арчер Сент-Джон.
— В каком смысле, Мэри-Кейт Беннетт? Улыбка у него получилась такой же, как у нее, — дразнящей и бесконечно мягкой. Его удивило, с какой легкостью он выказал свои чувства.
— У вас ужасно грозный взгляд и нежнейшее прикосновение.
Он отпустил ее руки и отвернулся. Похоже, она никогда не следит за своими словами.
— У вас не было братьев или сестер, если вы представляли себя одиноким пиратом?
Сент-Джон повернулся к ней и улыбнулся:
— Я был единственным наследником, если хотите знать. Моя мать сказала мне, что, выполнив свой долг перед Сент-Джонами, больше не пускала отца в свою постель. Естественно, она призналась в этом, только когда я достиг совершеннолетия. Ребенком я думал, что у меня будет брат или сестра, тер свой волшебный камень и надеялся, надеялся.
Мэри-Кейт ничего не ответила, какая-то дымка заволокла ее глаза. Не глядя на Арчера, она отвернулась и устремилась к алмазу, лежащему под стеклом на бархатной подушечке, а потом удивила Сент-Джона, подойдя к выставленной тоже под стеклом детской шапочке.
