Сильвия Холлидей - Рассвет страсти

И конечно, перед его мысленным взором моментально появилась Руфь. И серое тело мертворожденного младенца, которого он прижимал к груди, обливаясь слезами. Мальчика. Сына. Малыша, который сейчас уже научился бы ходить, вместо того чтобы лежать рядом с матерью под гранитной плитой.

В этот миг джин показался ему единственным способом согреться и утешиться в холодном, пустом мире.

Спустя какое-то время он вспомнил про девушку. Странное, неукротимое создание. Огонь жизни так и пылал в ней, разбрасывая жаркие искры. Эти искры долетели и до Ридли, они обожгли его, несмотря на попытки остаться равнодушным. Он и не думал, что еще способен на какие-то чувства. Господь свидетель, он бежал от любых чувств. Он потратил уйму времени на то, чтобы оглушить свое сердце с помощью джина и уступчивых женщин. Чтобы возвести непроницаемую, глухую стену безразличия, дарившую ему хоть какой-то покой. И вот благодаря этой девчонке он вдруг ощутил ярость, причем не один и не два раза на протяжении последних дней. Неистовую, жгучую ярость – поразительное по глубине, страшное, непривычное для него, но, несомненно, человеческое чувство. И это ему совсем не понравилось.

А эту девушку переполняли чувства – чистые, первозданные, неподвластные здравому смыслу. Господи Боже, она расплакалась лишь оттого, что он неласково поговорил с Бриггсом! Да что для нее Бриггс, чтобы так за него переживать?! И если уж на то пошло, кто такой для нее он сам? Вряд ли навязанный силой контракт, разрушивший все ее планы возмездия, мог служить поводом для хороших отношений. И все же от него не укрылось сострадание, мелькнувшее в ее взоре, когда она ухаживала за ним. Необъяснимо, но она сочувствовала Ридли, жалела его – заслуживал он того или нет.

Даже ее ненависть к Уикхэму была неудержимой, безграничной, что бы он там ни натворил. Хотя, конечно, Ридли мог предположить, что Том Уикхэм ее обесчестил. Вполне обычная история. И случилась она скорее всего в Колониях, откуда явилась эта девица. Ридли слышал, что Уикхэм какое-то время работал в Америке на Вест-Индскую компанию. Но с тех пор, несомненно, прошло немало лет, раз она успела забыть, как выглядит Уикхэм, и набросилась в тот день на него. Столько лет – и все же ее ненависть ничуть не остыла. Это сбивало Ридли с толку и в то же время привораживало. Вся эта страсть, все это пламя. Просто пылающий негодованием снаряд, да и только. Как она собирается жить с этим, если не сумеет обуздать свои чувства?

Окно в конце коридора светилось бледным преддверием зари. Как только взойдет солнце, особняк оживет, повсюду начнут сновать слуги. Было бы безумием дать застать себя в этом месте.

Но впрочем… какого черта? Он уже слишком далеко зашел. И ему необходимо ее видеть. Его влекло к ней, как мотылька к пламени свечи. И что такое он в ней увидел? Свою погибель? А может, спасение? Он и сам не знал толком. Ясно было лишь одно: она приворожила его с самой первой минуты, едва он заглянул в ее темные, полные горя глаза.

Вот и черная лестница, по которой слуги поднимаются в свои каморки на чердаке. Ее комната как раз у лестничной площадки. Ридли тихонько хихикнул. Миссис Ратледж словно предугадала ход его мыслей, когда подбирала комнату для новой служанки. Собственно говоря, не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы заметить интерес хозяина к этой особе – это не было секретом ни для кого в Бэньярд-Холле. А Аллегра к тому же отличалась несравненной красотой, от которой у всякого мужчины захватывало дух, и дивным телом, так и звавшим к любви.

И он желал ее – это было несомненно. Но в отличие от череды платных шлюх и уступчивых горничных, которые согревали его постель после кончины Руфи, в этом случае он жаждал чего-то большего, чем просто развлечение на одну ночь. Как ни глупо это выглядело, но ему вдруг приспичило, чтобы именно она, и только она, принесла весь свой пыл, всю страсть и силу на алтарь их любви. И ради этого Ридли был готов подождать, пока не сумеет вскружить ей голову, распалить и раздразнить настолько, что она будет думать только о нем. Пока не признается в том, что не укрылось от его внимания – своей слабости к нему, Грею, к его ласкам и поцелуям. Как бы упорно ни пыталась она это отрицать – даже перед собой.

Когда Грей пробрался в ее комнату и поставил свечу на пол, Аллегра спала на боку, свернувшись клубком. Ночь выдалась душная, девушка скинула во сне одеяло и теперь лежала, подогнув ноги к животу и подсунув под щеку ладонь. Почему-то она напомнила Грею котенка – маленького, пушистого и трогательно милого. При одном взгляде на нее в нем вновь всколыхнулось желание.

Волосы цвета воронова крыла были заплетены в простую косу, и теперь она казалась темным мостом, разделявшим загорелую кожу щек и более бледную, нежную на плечах. Ворот ночной рубашки развязался, она сползла с округлых плеч и слегка приоткрыла заманчиво белевшую пышную грудь. Грей машинально провел рукой по губам, словно томимый жаждой, и осторожно присел на край постели. Девушка со вдохом повернулась на живот, выпрямила ноги и потянулась, совсем как котенок, который сейчас заснет снова. Подол рубашки приподнялся, явив взору виконта тугие, округлые ягодицы; длинные стройные ноги обнажились – они так и манили к себе. В мягкой ямке под коленом билась жилка.

У Ридли захватило дух, в ушах гулко зашумела кровь. Аллегра возбуждала, она была желанна так, как ни одна женщина в мире. Такая чистая, такая ароматная и свежая – ни дать ни взять спелый летний плод, который сам просится, чтобы его отведали. Грей сгорал от желания схватить ее в охапку, чтобы прижать к себе, чтобы ласкать каждый дюйм итого дивного, восхитительного тела. Чтобы от его трепетных ласк она проснулась. И чтобы…

Он ошалело потряс головой. Нет! В эту ночь он определенно переусердствовал с джином. Взять ее силой, против воли? Нет, Грей еще не пал так низко. Он пьян, но не настолько, чтобы пытаться насильничать. Потом ему не хватит целого моря джина, чтобы смыть этот грех, если все же он сделает такую глупость. И он напомнил себе, что пришел в эту комнату всего лишь ради пары поцелуев. Просто на это губах все еще остался свежий вкус ее рта. Он осторожно оперся обеими руками на кровать, карауля миг, когда Аллегра проснется. Удовлетворенно улыбнулся, наклонился и жадно приник губами к пушистым завиткам у нее на шее. Она почувствовала, что кто-то целует ее. Ласково целует шею, плечи, щеку, чувствительную ямку возле ушка. Аллегра затрепетала от восторга. Какой чудесный сон: странный, необычный, захватывающий! Он совсем не походил на холодную, жестокую реальность, и девушка помолилась, чтобы этот сон длился вечно. С еле слышным томным стоном, больше напоминавшим мурлыканье, она шевельнулась под его нежным натиском. И тут же ее ног коснулась горячая рука, ласкавшая шелковистую кожу. Она скользнула выше, легла на ягодицы и легонько их сжала. Аллегра вздрогнула. Ах, какой прекрасный сон! Как приятно эта рука гладит ей спину! Несмотря на то что даже под тканью рубашки прикосновения кажутся болезненными в тех местах, где кожу задел кнут Кромптона. Кнут Кромптона?! Боже милостивый, да ведь это никакой не сон! Аллегра заморгала, стараясь поскорее сбросить оцепенение, повернуться и сесть. Но вместо этого вдруг обнаружила, что ее схватили за руки, прижали к кровати, а сверху навалилось чье-то тяжелое тело. Над головой раздался тихий смех.