Сандра Хилл - Преступный викинг

У Герва похотливо вспыхивали глаза, которые он не сводил с то и дело наклонявшейся к огню Бланш.

— Не смей! — возмутилась Рейн.

Он криво усмехнулся, всем своим видом выражая презрение к ней.

— Попробуй, останови меня.

Селик вернулся поздно ночью, измученный душой и телом. Ему и его товарищам, еще не отдохнувшим после битвы, было трудно состязаться в скорости и силе со сторожившими поле битвы саксами.

Тем не менее они похоронили всех своих друзей, которых только смогли опознать, что было бы не самым приятным занятием и в лучших обстоятельствах. С мукой смотрели они на растерзанные трупы, ставшие добычей грифов, которые в первую очередь выклевывали глаза. Селика и его храбрых воинов мутило от такого количества безглазых лиц. А вонь! Господи, какая же там вонь! И еще волки, терпеливо дожидавшиеся их ухода.

Селик был не в лучшем настроении, когда вошел в шатер, сбросил кожаные сандалии и доспехи и повалился на шкуры, не сняв туники. Неожиданно он понял, что странная женщина, называвшая себя его «ангелом-хранителем», улетела из клетки.

— Убби!

Маленький человечек откинул полог своего шатерчика и так быстро, как только позволяли его ножки, помчался через весь лагерь к шатру Селика.

— Ты звал, хозяин?

Селик грязно выругался, и Убби испугался.

— Где она?

— Кто?

Убби переминался с ноги на ногу, избегая пристального взгляда викинга.

— Ты знаешь, черт возьми.

— С пленниками, хозяин. Это не моя вина. И не Герва, — торопливо добавил он.

Селик тяжело вздохнул и перестал трясти преданного слугу.

— Почему она с пленниками?

— Она сказала, что она пацифистка.

— Пацифистка?

— Да. Пацифисты против всех сражений, даже…

— Будь прокляты пацифисты!

Убби, недовольный тем, что его прервали, продолжал:

— Она сказала, что она пацифистка и, если я или Герв не освободим пленников, то она тоже станет пленницей.

— Она и есть пленница.

Убби вызывающе поднял голову.

— Нет, она заложница. Я ей так сказал. Ведь есть разница, хозяин?

— Есть. Она дорогая заложница. Лекарка. Пусть вернется в шатер, где я могу ее сторожить.

Убби недоверчиво отнесся к его доводам.

— Я не сплю с этой женщиной, — сказал Селик.

— А я ничего не сказал. — Защищаясь, Убби поднял руки. — Ладно, я знаю, что ты думаешь.

— Ха! Бог сказал тебе от этом? Ты стал таким же, как женщина, — заметил Убби с понимающей усмешкой, которая разозлила Селика еще больше.

— Приведи ее сюда, — рявкнул он.

Убби отвернулся.

— Лучше не я, хозяин. Она уже один раз сегодня чуть не залепила мне затрещину. Лучше ты сам.

Хмурясь, Селик направился к пленникам.

— Почему она угрожала расправиться с тобой, если она такая пацифистка?

— Я случайно убил одного грубого парня, который ей угрожал.

Селик остановился и посмотрел на слугу, который редко раздражался и еще реже вступал в драки. Он знал, что Убби должен был иметь серьезную причину для убийства дорогого невольника.

— Почему?

— Он душил хозяйку.

— Рейн?

Холодный ужас охватил Селика от этих слов.

Почему его так испугала возможная смерть женщины, которую он встретил всего несколько дней назад?

Убби кивнул.

— Приготовься к разговору о своей жизни. Она очень сердита на тебя.

— Сегодня я не настроен слушать ее сварливую болтовню о пленниках. Может, заткнуть ей рот тряпкой и лежать на ней, пока у нее не останется сил на упреки?

Убби скептически хмыкнул.

Полная луна и бивачный костер хорошо освещали поляну, и Селик легко отыскал пленников. Они лежали на земле. Многие спали. Кое-кто настороженно поглядывал на него, когда он проходил мимо.

Надо найти для них теплую одежду, чтобы они не замерзли к утру, иначе их не довести до Йорвика. И еще надо бы их подкормить. А то нечего и разговаривать с торговцами.

Наконец Селик отыскал беспокойную женщину, которая спала, свернувшись калачиком, и даже во сне дрожала от холода. Он заметил, что она надела одну из его шерстяных туник, но что это за одежда на осеннем ветру! Он и не подумал возмутиться тем, что она стащила его тунику, наоборот, ощутил странное удовольствие оттого, что его одежда ласкает ее тело, как бы заменяя собой его руки.

— Черт побери! — пробормотал он. — Женщина вертит мной, как хочет, а я веду себя словно невинный юнец перед брачной ночью.

Рейн медленно открыла глаза, услыхав голос Селика. Еще не совсем проснувшись, она не протестовала, когда он наклонился, чтобы развязать узлы на ее лодыжках.

— Святые мощи! Какая же ты пленница, если веревки так легко развязать!

— Это символически, — ответила она и широко зевнула, забыв прикрыть свой соблазнительный рот.

Заметив улыбку Селика, она попыталась оттолкнуть его.

— Символ чего? — спросил он, разгибаясь и наблюдая, как она распутывает узлы.

Наверняка, после спанья на земле у нее болело все тело, и он решил, что это вполне достаточное наказание за ее упрямство.

— Моего протеста против твоего варварства.

Она уже совсем проснулась, и ее лицо посуровело.

Он вопросительно поднял брови и обхватил себя руками. Даже его закаленное тело начинало чувствовать холод.

— Какого варварства?

— У тебя пленники, — прошипела она. — Как ты мог? Я ненавижу насилие, но понимаю, что иногда оно необходимо для самозащиты. Брать же пленных, когда битва закончилась, нецивилизованно.

— Мне не надо защищать себя, тебя или кого бы то ни было. И ты не понимаешь цивилизацию, сварливая женщина, если думаешь, будто только скандинавы считают пленных военной добычей. Так во всем мире. Я не знаю страны или народа, которые осуждали бы это.

— А что тебе говорит твое сердце?

Ее вопрос изумил Селика. Ответить на него, вроде бы, было легко, но он никак не мог подобрать слова, чтобы оправдать себя.

Тихий шорох привлек его внимание, и он заметил, что они своим разговором разбудили пленников, которые внимательно к ним прислушивались. Селик с ворчанием нагнулся и поставил женщину на ноги.

Рейн потеряла дар речи от изумления, но прежде чем обрела его вновь, уткнулась лицом ему в шею, потому что он легко и властно поднял ее на руки.

Селик знал, что Рейн думает, будто она слишком большая, чтобы мужчины носили ее на руках, и ему нравилось поддерживать в ней эту уверенность. Он сделал вид, что ему невыносимо тяжело и он едва не падает, и она тотчас перестала сопротивляться.

— Может быть, если ты будешь есть поменьше, ты перестанешь расти.

— Опусти меня! Слышишь?

— Нет. Я нашел для себя хорошее упражнение после целого дня верхом. Как будто несу своего коня.

Она внезапно замолчала, потом тихо спросила: