Карен Рэнни - Осень в Шотландии
– Какое тебе дело? Пусть остается где хочет. Вероятно, где-нибудь играет в карты, таскается по девкам, позорит имя Маккиннонов. В Балфурине ему нечего делать. Будь у него возможность, он распродал бы его по кирпичику. А кроме того, он привел сюда англичанку.
Тон старой домоправительницы явно показывал, что брак с англичанкой сердит ее больше всех остальных грехов Джорджа.
– Которая сохранила Балфурин. Или ты злишься из-за школы?
– Для замка это весьма достойный удел. Почетный. Во всяком случае, лучше, чем лежать в развалинах. До приезда этой женщины так и было. Робби это бы не понравилось.
– Но ты не можешь простить ей, что она англичанка. Нэн, времена меняются. Все меняется. Даже ненависть.
Нэн кивнула. Надо же, она позволила ему возразить себе, значит, действительно к ней пришла старость.
– Джордж… Он ведь не хотел жениться. Как-то сказал мне, что не желает приковывать себя к богатой женщине из-за какого-то здания. Я сказала ему, что Балфурин – не просто здание. Это его наследство, его почетный долг, ответственность. Он только рассмеялся.
Диксон снова опустился на стул, взял в руки ладонь Нэн. Ее кожа казалась на ощупь тонкой, как бумага, и совсем холодной. Диксон взял шаль со спинки стула, накрыл ее плечи, а концами укутал кисти рук.
Губы Нэн изогнулись в едва заметной улыбке.
– Ты так похож на Робби, У вас одинаковый темперамент. И оба упрямы, как бараны.
Это тоже было ново. Никогда прежде не говорила она про деда иначе, как в самых восторженных тонах, и всегда очень почтительно. Как будто Диксон не знал, что в завещании деда указано, что она может жить в башне замка до самой смерти.
Ребенком, все еще тоскующим о потерянных родителях, он наблюдал, как она ежедневно ходит в часовню, кладет цветы на могильную плиту деда и садится на скамью перед алтарем. Иногда, словно бы обсуждая с ушедшим повседневные дела, вслух разговаривает с человеком, которого сам Диксон знал лишь глубоким стариком.
Однажды он плакал там, и Нэн застала его, но не отругала, а притянула к себе и обняла. С того дня его жизнь текла по правилам, установленным для него двумя взрослыми – его дядей и старой Нэн, которые наставляли его и дарили ворчливой привязанностью.
– Джордж не понимал, что, будучи графом, он должен прежде всего руководствоваться долгом. Но он не желал помнить об этом и всегда считал, что гораздо важнее быть просто Джорджем.
– Почему ты говоришь о нем как о мертвом? – спросил Диксон.
Нэн повернула голову и какие-то секунды молча смотрела на собеседника.
– Он и есть мертвый. Для Балфурина. Он сбежал и, думаю, никогда не вернется.
– Зачем он приезжал сюда?
– Разумеется, выспросить у меня про сокровище.
– Значит, он не бросил эту мысль?
– Может быть, он его нашел, – отвечала Нэн, натягивая концы шали на свои пальцы. – Может быть, потому он сюда и не едет. Нашел сокровище и сбежал. Мы не увидим его, пока он не растратит все деньги.
– Да нет же никакого сокровища, – возразил Диксон. Он всю жизнь слышал разговоры о пропавшем сокровище Маккиннонов, о горшках с золотом, накопленных множеством поколений для наследников Балфурина, когда оно им потребуется. В детстве его завораживали эти сказки, но оставались лишь сказками, которые переходили от отца к сыну, волновали воображение, а потом забывались, как детские фантазии.
Они с Джорджем допросили всех до единого взрослых обитателей Балфурина. Сам Диксон успел даже поговорить с тетей раньше, чем та умерла, но тетка лишь покачала головой и ласково улыбнулась:
– Считается, что где-то есть план клада. Твой дядя и твоя мама в детстве перерыли всю библиотеку, пытаясь его отыскать. Сама я считаю, что это просто легенда, чтобы дети в Балфурине были вечно заняты делом, которого хватает на многие годы. Боюсь, дорогой, ничего такого здесь нет.
Они с Джорджем исследовали пещеры по берегу реки, нашли множество всякой всячины, которую с восторгом тащили в замок, – обрывок шотландки, старую трубу, проржавевшее лезвие ножа, длинную тонкую дудку, которая некогда могла быть частью волынки. Но сокровищ Балфурина они так и не нашли.
– Сокровище существует, – возразила Нэн, вглядываясь в лицо Диксона, который почти не услышал этих слов, потому что заметил слезы в глазах старой женщины. – Ты так похож на своего деда. Как можно перепутать тебя с Джорджем?
Диксон не ответил, а вместо этого сам спросил:
– Почему ты говоришь, что сокровище существует?
– Я знаю стихотворение. Твой дед заставил меня его выучить. Иногда мне кажется, что я помню все до последнего слова, а иногда думаю, что могла что-то забыть.
Она откинулась на спинку и прикрыла глаза.
Когда грядут переменыИ холод пахнет на нас,О том, что назначено роком,Предков затрубит глас.
Нэн открыла глаза и уставилась в потолок.
– Это первая часть. Любой, кто спросит, должен услышать первую часть.
Диксон внимательно смотрел на Нэн.
– Ты рассказала Джорджу?
– Ты что, не слышал? Я должна была рассказать. Любому, кто спросит. Даже Джорджу.
– Но там есть что-то еще?
– Я не могу сказать тебе. Ты должен сам разгадать загадку.
Старая и хрупкая, Нэн оставалась все такой же упрямой.
С минуту они сидели молча. Она смотрела в окно.
– Я так давно не выходила из башни, – наконец проговорила Нэн. – Но я не жалею, что эта комната – весь мой мир. Когда-то он приходил сюда. – Она вздохнула и прикрыла глаза.
– И ты не считала, что это грех?
Казалось, она не станет отвечать, но когда ее голос все-таки зазвучал, в нем была такая грусть, что Диксон пожалел о резкости своего вопроса.
– Конечно, я мучилась. Ненавидела его. Ненавидела каждый раз, когда он сюда приходил. Поклялась, что никогда не спрошу о его жене, и никогда не спрашивала. Считала, что мой грех меньше, если я не буду знать, какую ложь он придумывал, чтобы покинуть ее постель и прийти ко мне. У Маккиннонов не было счастливых браков, – продолжала она, открыв глаза и глядя в лицо Диксону. – Но у них всегда была любовь.
– Что еще ты сказала Джорджу? – вернул ее к прежней теме Диксон.
– Ты хочешь знать все, что я ему сказала? Ты тоже ищешь сокровища, как Джордж?
– У меня достаточно денег. Я ищу своего кузена.
– Не хочешь оставить его там, где он есть? Он на твоем месте поступил бы именно так, не потому, что оберегал бы твой покой, а скорее из нежелания беспокоить свою персону.
– Я не Джордж.
– Почему ты заботишься о судьбе кузена?
Может быть, потому, что поиски Джорджа сгладят чувство вины, искупят тот грех, что собственные амбиции Диксона привели к смерти другое человеческое существо? Диксон не стал выкладывать Нэн все до конца, сказал только:
