Даниэла Стил - Наперекор судьбе

Она ходила на остров три раза в неделю, смертельно уставала и приходила домой поздно. Больница находилась на южной стороне острова. Иногда ее посылали в Большой Холл. Шестнадцать лет назад здание сгорело, но через три года его отстроили вновь. Там иммигрантов содержали за решеткой и допрашивали, стремясь удостовериться, что их документы и анкеты в порядке. Большинство иммигрантов составляли простые рабочие. Тут были и одиночки, и те, кто приехал с женами и маленькими детьми. Некоторых ждали невесты, которых они даже и не видели прежде, или те, с которыми они были едва знакомы. Часто Аннабелл помогала проводить интервью; около двух процентов плачущих иммигрантов отправляли назад, в те страны, откуда они приехали. Из страха перед депортацией многие неумело лгали, отвечая на вопросы интервьюера. Аннабелл было их жалко, и она частенько сама исправляла туманные или неправильные ответы. Ей не хватало духу обречь бедняг на депортацию.

Каждый месяц на Эллис-Айленд прибывали пятьдесят тысяч человек. Если бы Консуэло видела их, ее страх за Аннабелл был бы еще больше. Многие были измучены изнурительным плаванием, другие — больны, и их отправляли в больничный комплекс. Немногие счастливчики покидали Эллис-Айленд через несколько часов, но больные или те, у кого документы были не в порядке, могли находиться в карантине месяцами и даже годами. Каждый из них должен был иметь при себе двадцать пять долларов наличными; сомнительных типов отправляли в общежитие, а больных — в госпиталь. Именно там Аннабелл обычно была занята.

Врачей и сестер не хватало, а больных было много; как следствие, медики передавали волонтерам часть своей работы, которую в другом месте Аннабелл никогда бы не доверили. Она помогала принимать роды, ухаживала за больными детьми, проверяла зрение у больных трахомой, которых среди иммигрантов было очень много. Некоторые пытались скрывать свои болезни, боясь, что их депортируют. В палаты для больных корью и скарлатиной Аннабелл не пускали, но со всем остальным она справлялась. Врачей, с которыми она работала, поражали ее интуиция и умение правильно поставить диагноз. Девушка многое почерпнула из прочитанных книг; кроме того, у нее явно были врожденные способности к медицине, и она умела прекрасно ладить с пациентами. Больные любили Аннабелл и доверяли ей. Иногда она принимала по сто человек в день с мелкими жалобами или помогала врачам и сестрам в более серьезных случаях. Для заразных больных были выделены три барака; многим из этих людей суждено было остаться на Эллис-Айленде навсегда.

Самым мрачным из этих бараков был туберкулезный; если бы Консуэло знала, что ее дочь часто бывает в нем, она бы сошла с ума. Ни мать, ни Джосайя этого не знали, а саму Аннабелл больше всего интересовали именно тяжелые пациенты; там она скорее могла научиться ухаживать за безнадежно больными людьми.

Однажды, вернувшись домой, Аннабелл обнаружила, что Джосайя и Генри сидят на кухне. Когда Джосайя посетовал на ее позднее возвращение, Аннабелл ощутила чувство вины. Она весь день разрывалась между маленькими пациентами туберкулезного барака и приехала только в десять вечера. Джосайя и Генри занимались ужином и обсуждали дела банка. Муж крепко обнял уставшую и продрогшую жену, усадил Аннабелл за стол и налил ей бульона.

Разговор, как это обычно и бывало, завязался оживленный, и Аннабелл на время забыла о своих подопечных. Сначала она приняла в беседе активное участие, но, выпив горячий бульон, сникла. Дремота одолевала ее, и Аннабелл попрощалась с мужчинами и пошла к себе. Она приняла горячую ванну, надела теплую ночную рубашку и скользнула под одеяло. Уснула она задолго до ухода Генри. Когда в спальню наконец вошел Джосайя, она проснулась, сонно посмотрела на мужа, улегшегося рядом, и прильнула к нему. Но через несколько минут сна у нее не осталось ни в одном глазу; за несколько часов Аннабелл успела выспаться.

— Извини… Я сегодня очень устала, — тихо сказала она. Ее радовала близость мужа, в Джосайе Аннабелл нравилось все. Она надеялась, что Джосайя относится к ней так же, но иногда сомневалась в этом. Ее муж был совсем не похож на ее отца и брата. Супружеские отношения были куда более сложными, чем она могла предположить, и часто ставили ее в тупик.

— Ничего, — шепнул он. — Просто мы заболтались, а у тебя был трудный день. Я все понимаю.

Аннабелл была самоотверженной и не жалела сил, трудясь на благо других. У этой женщины было доброе сердце, и Джосайя искренне любил ее. Никаких сомнений на этот счет у него не было.

На мгновение наступило странное молчание. Казалось, Аннабелл хотелось о чем-то спросить.

— Как ты думаешь… может быть, нам пора завести ребенка? — наконец шепотом спросила она.

Она всегда стеснялась говорить об этом. Джосайя долго молчал, но Аннабелл почувствовала, что он напрягся. Однажды она уже затрагивала эту тему, однако понимания не нашла. Джосайя не любил, когда его торопили.

— Аннабелл, у нас впереди еще столько времени! Мы женаты всего три месяца, нам нужно привыкнуть друг к другу. Я же говорил тебе об этом, всему свой срок. Не следует торопить события.

— Я не тороплю, просто спрашиваю. — Аннабелл боялась того, что пришлось пережить Горти, но теперь она все чаще задумывалась о ребенке.

— Пусть все идет своим чередом, сначала нам нужно устроить наш семейный быт. — Он говорил тоном, не допускающим возражений. Аннабелл не хотелось спорить с мужем. Джосайя был добрым человеком, но, когда жена на него наседала, он замыкался и иногда был холоден с ней несколько дней.

— Извини, я больше не буду об этом говорить, — проговорила она, чувствуя себя задетой.

— Вот и отлично, — холодно сказал Джосайя и повернулся к ней спиной.

С ним можно было говорить о чем угодно, только не о детях. Это было его слабое место. Через несколько минут он молча поднялся и ушел. Аннабелл долго ждала его, а потом уснула. Проснувшись утром, она увидела, что Джосайя уже встал и оделся. В последнее время так бывало часто. Это означало, что давления со стороны жены он не потерпит. Аннабелл окончательно поняла, что затевать новый разговор на эту тему не следует.

На следующей неделе Аннабелл приехала к Горти и застала взволнованную подругу в слезах. Горти сказала, что снова забеременела. Для нее это была полная неожиданность. Ребенок мог родиться через одиннадцать месяцев после Чарльза, в июле. Джеймс был доволен и надеялся, что это опять будет мальчик. Но Горти, не забывшая ужаса первых родов, боялась новых испытаний. Кинувшись в объятия подруги, она громко всхлипывала. Аннабелл пыталась ее успокоить, но Горти была безутешна.