Никола Корник - Сладкий грех
— Подойдите ко мне, — грубовато сказал он.
Вопрос, почему она так ему нужна, больше не занимал его. Эван просто знал, что так и должно быть.
Лотта сидела в ложе театра, стараясь сосредоточиться на игре актеров. Давали пьесу Томаса Холкрофта «Он сам виноват», которую она очень любила. В те дни, когда Лотта была хозяйкой модного салона, посещение театра превратилось для нее в пытку, потому что все подруги и знакомые считали своим долгом посещать ее ложу, пересказывать всевозможные сплетни и слухи, зачастую не давая смотреть представление. Считалось, что выход в театр — всего лишь повод продемонстрировать новое бриллиантовое колье или нового любовника, само же представление не имело значения.
Итак, сегодня вечером у Лотты появилась прекрасная возможность сконцентрироваться на действии. Никто не говорил с ней, зато все говорили только о ней. Тем не менее она не могла следить за игрой актеров — все мысли, конечно, были об Эване.
Они больше не говорили об Арланде, да и вообще у них не было такой возможности после полуденной поездки в парк. В отеле Эван занялся любовью с ожесточенной яростью человека, который пытается изгнать демонов из своей души. Страсть поглотила их, но когда все закончилось, Эван тут же встал и вышел, не сказав ни слова. Он спустился в пивную, а Лотта осталась одна. Она лежала на кровати и старалась не думать о том, что так берут только дешевых проституток. Что ж, даже если он использовал любовь для того, чтобы убежать от невыносимой реальности, ослабить боль от трагедии сына, Лотта смогла все это понять, услышав боль в голосе Эвана, когда он говорил о сыне. Ее удивляло только то, что без вмешательства Нортеска Эван едва ли рассказал бы ей о мальчике. Да, скорее всего, он бы этого не сделал.
Холодок закрался в ее сердце от этой мысли. Она понимала, что ничего не вытянет из него, а сам он не расскажет. Да, будет получать физическое удовлетворение, но не допустит душевного сближения.
У Эвана — сын! Этот мальчик еще очень молод, едва ли не ребенок. Эван и сам очень молод. Интересно, когда это он успел обзавестись ребенком? Кто мать этого мальчика? Где она сейчас? Как Арланд попал в руки англичан? Лотта неотступно думала об этом, но не находила ответа. Эван не спешил с доверительными разговорами.
Вот и сейчас он сидел рядом с Лоттой и, казалось, внимательно следил за ходом сюжета. Но где на самом деле блуждали его мысли? Ему очень шел вечерний костюм в черных и белых тонах. Единственным дополнением служил прекрасный бриллиант в булавке, скрепляющей складки шейного платка, и кольцо с гербом Сен-Северина. Среди публики в театре находились по крайней мере двое младших сводных братьев Эвана — у Фарна было многочисленное потомство от брака и случайных связей. Мелькнули еще и сводные сестры, одна из которых демонстративно покинула свою ложу, узнав Эвана и Лотту. Другие остались, сначала стараясь испепелить их взглядом, затем предпочли полностью игнорировать. Лотте это показалось весьма забавным.
Она поняла, почему Эван выбрал для сегодняшнего вечера такой строгий костюм. Она должна была стать единственным привлекающим всеобщее внимание украшением своего спутника. Лотта выбрала ярко-алое платье, скроенное так, чтобы наиболее откровенно представить округлую грудь для всеобщего обозрения. Корсаж лишь поддерживал нижнюю ее часть, прикрывая ровно настолько, чтобы она не вываливалась. Потрясающее бриллиантовое колье, взятое напрокат на вечер у знаменитого ювелирного дома «Хаттон-Гарден», было призвано привлекать всеобщее внимание к вызывающе обнаженной груди и шее. Мерцание бриллиантов в прическе и на прелестных руках также привлекало внимание. Все было подобрано с большим вкусом и свидетельствовало о том, насколько высоко ценит свою даму Эван. Лотта подумала, что если он хотел продемонстрировать всему Лондону свою скандальность, связавшись с куртизанкой, имеющей дурную репутацию, и наплевав на мнение общества, то цели своей он достиг. Ко всему прочему он богат настолько, чтобы осыпать ее драгоценностями с ног до головы.
Под вечерним платьем Лотты тончайший шелк сорочки раздражающе терся и поглаживал кожу, заряжая тело мучительной истомой, такой естественной для куртизанки. Каждая клеточка отзывалась ощущением невыразимого плотского напряжения и предвкушением того, как, вернувшись в отель, Эван станет ее раздевать, пока на ней останутся только драгоценности. Потом будет любить снова и снова, уничтожая ее волю жаром и яростью страсти.
В этот момент взгляд Лотты упал на очень интересную пару, только что появившуюся среди публики. Молодая женщина с глянцево-блестящими каштановыми кудрями и красивый светловолосый молодой человек высоко го роста. Их появление в театре не осталось незамеченным.
У Лотты перехватило дыхание. Она не знала девушку, очевидно только что начавшую выезжать в свет. Ее прелестное лицо выражало приятное оживление. При взгляде на него Лотта испытала внезапную боль. Насколько же она сама стара и потерта, пропитана цинизмом. Тем временем красавица потянула своего спутника за руку, усаживая рядом. Он со смехом добродушно сопротивлялся, снисходительный и очень самодовольный.
Джеймс Делвин.
Лотта поняла, что сердце в ее груди остановилось, а потом вдруг бешено заколотилось. Пальцы судорожно сжали веер. Хрупкая вещица жалобно хрустнула.
Она не видела Джеймса больше года. Они расстались, да, расстались, поступить иначе было невозможно, если один из любовников носил титул. Сердце Лотты было разбито, она тщетно пыталась спрятать ото всех горе потери. Джеймс тем временем бросил все и отправился в долгое путешествие, будучи по натуре авантюристом. А ей пришлось искать утешение в объятиях одного из лакеев. Ну, если уж совсем придерживаться правды, не одного, а двух. Разумеется, не одновременно — это совсем не в ее вкусе. Сейчас Лотта понимала всю опрометчивость своего поступка — ведь слуги получали жалованье от Грегори и потому в суде свидетельствовали в его пользу.
Как будто почувствовав что-то, Джеймс бросил взгляд через весь зал, и их глаза встретились. Сердце Лотты рвалось из груди. Он был все тот же — красавец с отменными манерами, совершенно бессердечный, охотящийся за очередной богатой невестой.
— Один из ваших прежних любовников? — склонившись к самому уху, шепнул ей Эван.
Его глаза насмешливо блеснули. Лотта опомнилась и постаралась придать своему лицу другое выражение, хотя, о боже, она совершенно не была уверена в этом. Ей совсем не хотелось, чтобы Эван прочел ее чувства, искусно скрывая свои. Только поздно. Он слишком наблюдателен и восприимчив, чтобы оценить, в каком она замешательстве и до чего ей больно.
