Эльза Вернер - Мираж
— Да, да, все это написано в путеводителе, и вы, очевидно, выучили наизусть, — срезала его Ульрика. — Знаю я, что это такое; в Каире мы помчались в музей, чтобы видеть все эти прелести, и не нашли ничего, кроме хлама. А что касается древних мумий, то прямо-таки грех вытаскивать их из песков, в которых они лежат уже столько тысяч лет.
— Извините, они лежат в каменных гробницах в Фивах, — с полным знанием дела возразил новоиспеченный ученый.
— Ну, и пусть их! Я туда не полезу и никогда не допустила бы, чтобы меня после смерти вырыли и выставили на позорище публике. Это — бесстыдство! Слава Богу, в нашем Мартинсфельде не делают таких вещей. У нас тебя хоть похоронят прилично.
— Здравствуйте, мадам! — раздалось вдруг приветствие на немецком языке.
Оно произвело на дам престранное впечатление: старшая выпрямилась, как свечка, и уставилась на господина, появившегося в дверях столовой, как на привидение, а младшая густо покраснела и выронила шляпу; но это было очень кстати, так как, наклоняясь за ней, она могла хоть как-то скрыть свою растерянность. Однако господин, должно быть, все-таки кое-что заметил; его глаза блеснули, и он быстро подошел.
— Доехали благополучно, мадам? Очень рад! Как ваше здоровье, сударыня? Честь имею кланяться, фрейлейн! Мы ведь с вами — старые знакомые!
Он хотел дружески пожать руку старой знакомой, но та энергично отдернула ее и воскликнула, не трудясь скрывать свое возмущение:
— Доктор Бертрам! Вы опять здесь?
Такой прием не был поощрителен, но доктор улыбнулся так любезно, точно его встретили с распростертыми объятиями.
— «Опять здесь»! Я приехал вчера вечером. Удивительно, как судьба постоянно сводит нас вместе!.. Право, удивительно!
Бертрам мог бы объяснить это «удивительное» обстоятельство тем, что, не достав уже билета на пароход, на котором ехали дамы, поспешил приехать следующим; но он мудро умолчал об этом и обратился к Эльриху, сидевшему рядом с Зельмой:
— Кажется, мы соотечественники? Входя, я слышал, что вы говорили по-немецки. Позвольте представиться — доктор Бертрам.
— Эльрих, — представился и тот, вежливо вставая.
В ту же минуту в руках доктора очутился стул; он подставил его учтивому господину и ухватился за спинку освободившегося рядом с Зельмой стула, вежливо говоря:
— Не беспокойтесь, прошу вас! Вы уступаете мне место? Вы очень любезны! — и он уселся рядом с Зельмой с чрезвычайно довольной физиономией.
Эльрих опустился на подставленный стул с довольно озадаченным видом. Ульрика с яростью искоса посмотрела на нахала и злобно заметила:
— Я думала, что вы уже давно на своем пароходе. Удивительна ваша должность, раз она позволяет вам целые недели рыскать по Египту!
Бертрам с меланхолической миной вздохнул.
— Я вынужден был взять отпуск совершенно против воли; я болен.
Зельма испуганно взглянула на него. К счастью, вид доктора не внушал никаких опасений, так что Эльрих невольно выразил удивление.
— Однако на вид вы — само здоровье.
— У меня болезнь сердца. Об этом нельзя судить по виду, но все-таки это очень опасно, особенно если болезнь развивается так, как у меня. Но вы не ответили мне на вопрос о своем здоровье, сударыня? Позвольте мне воспользоваться привилегией врача.
Он взял руку молодой женщины и стал считать пульс.
— Наш врач — Вальтер, — резко запротестовала Ульрика, но Бертрам невозмутимо продолжал свои докторские наблюдения.
— Я знаю, но коллега Вальтер, когда узнал, что я еду в Луксор, поручил свою пациентку мне. Я обещал подробно написать ему. Не правда ли, вы мне доверяете? — спросил он Зельму, все еще добросовестно щупая пульс и при этом находя нужным внимательно вглядываться в глаза пациентки.
Зельма снова вспыхнула, но терпеливо разрешала манипуляции доктора, за что золовка наградила ее уничтожающим взглядом, после чего заметила Бертраму:
— Доверять вам! Вы не умеете вылечить собственное сердце, а беретесь лечить других? Впрочем, врачи все таковы. Все-то они знают и понимают, сыплют красноречивыми фразами, а вылечить никого не могут.
Однако грубость не помогла. Доктор приветливо кивнул головой и добродушно сказал:
— Что же делать, каковы есть! К сожалению, человечество нуждается в нас при всем нашем невежестве. Вы — оригиналка, и я с каждым днем все больше радуюсь, что познакомился с вами; встретить такое прямодушие в наш век церемоний и лицемерия так же приятно, как дохнуть свежим воздухом. Вы согласны со мной, господин Эльрих?
Последний чувствовал себя очень неловко. Он не понимал, в чем дело, но видел, что его почтенная соотечественница имеет некоторое сходство с пороховой бочкой, готовой взорваться. Стараясь по возможности предотвратить взрыв, он ответил:
— К сожалению, мы с фрейлейн Мальнер не сходимся во мнении относительно Египта. Я восхищаюсь богатым прошлым страны фараонов, величавым однообразием ее ландшафтов…
— Ваша страна фараонов величаво скучна и ничего больше! — отрезала Ульрика, буквально-таки набрасываясь на новую тему, чтобы дать исход своему бешенству. — Направо пустыня Аравийская, налево — Ливийская, а в середине — Нил, такой же скучный, как и они. На этом Ниле есть мели, на которых мы два раза сидели, пока доехали сюда, но нет мостов или каких-либо иных культурных нововведений. Вообще по части культуры здесь не очень важно, а мы сидим тут из-за какого-то кашля, которого давно уже нет и в помине. Зельма совершенно здорова, и если бы у доктора Вальтера было чуточку больше ума, он давно отпустил бы нас домой. Но когда я заикнулась об отъезде, он сделал такой вид, точно я совершила преступление, и стал стращать меня какими-то долями легких, которые еще будто бы не в порядке. Прекрасно!.. Я принесла и эту жертву, но это будет уже последняя! Пусть только попробует какой-нибудь «авторитет» переступить порог Мартинсфельда, когда мы вернемся, я его…
Она не договорила, но взгляд, брошенный ею на присутствовавшего тут же представителя ненавистной профессии, должен был заставить его провалиться сквозь землю.
Однако вместо этого Бертрам с самой любезной улыбкой поклонился говоря:
— Вы делаете мне слишком большую честь, фрейлейн! Какой я авторитет! Я не больше как скромный ученик Эскулапа. Но я бесконечно благодарен вам за лестное мнение.
Ульрика порывисто встала. Ее запас грубости истощился; этого человека невозможно было пронять. Она заявила, что на террасе слишком жарко. Зельма и Эльрих тотчас встали, но и Бертрам встал и вслед за прочими отправился в дом, как будто принадлежал к их обществу.
— В нашей гостинице нет свободных номеров, — сказала Ульрика с откровенным злорадством.
