Йорг Кастнер - Смертельная лазурь
— Судя по тому, что я слышал, все как раз наоборот, — усомнился я.
— Ну, это всегда так — стоит на него прикрикнуть, и он тут же успокаивается. Вот сейчас как раз самый подходящий момент. Так что не упускайте возможность!
Пообещав, что постараюсь, я стал медленно подниматься по лестнице. Дойдя до дверей в мастерскую, остановился и осторожно постучал.
— Входите, не заперто! — чуть раздраженно проскрипел из-за дверей Рембрандт.
Он стоял перед мольбертом в извечном расхристанном виде, в заляпанном краской балахоне, первоначальный цвет которого при всем желании определить было нельзя. Вид мастера ужаснул меня. Не спорю, даже тогда, во время нашей первой встречи два года назад, он был человеком в летах, сделали свое дело период лишений, месяцы и годы беспросветной нужды. Но землисто-серое морщинистое лицо, которое я видел сейчас и на котором читалось любопытство и нетерпение, принадлежало вконец одряхлевшему старику. Видимо, потеря горячо любимого сына Титуса в сентябре минувшего года окончательно надломила его.
Узковатые губы Рембрандта сложились в беззубое подобие улыбки.
— Мне дочь сказала, что вы хотели передать мне деньги, — осведомился он. — Так где же они?
Я выразительно хлопнул себя по нагрудному карману сюртука:
— Вот здесь.
Мастер протянул ко мне узловатую, в пигментных пятнах старческую руку:
— Так давайте их!
— Дам, дам, не беспокойтесь, но как насчет того, чтобы вместе войти в дело?
Улыбка Рембрандта стала еще шире.
— Не пойдет, если вы вновь надумаете отучать меня от вина!
— Ваша дочь тогда…,
— Да-да, как же, помню, — перебил он. — Вам что же, снова захотелось стать моим учеником?
— С превеликой охотой.
— В таком случае заплатите мне вперед за год. Это будет стоить вам сто гульденов.
— В тот раз вы запросили шестьдесят, к тому же не вперед.
Рембрандт кивнул:
— Тогда я был слишком великодушен.
— Сто гульденов — немалые деньги.
— Обычная плата за год учебы. Не забывайте, я вам не какой-нибудь маляр! У меня есть имя!
Старческие глаза вызывающе сверкнули, а я пока что обдумывал, не выложить ли ему всю правду без остатка. Рембрандт ныне утратил ценность, и времена, когда к нему валом валили те, кто желал чему-то научиться, давным-давно миновали. И требовать авансы означало по меньшей мере необоснованную самонадеянность. Но в мои намерения не входило заставить утратившего чувство реальности старика спуститься с небес на грешную землю, они были совершенно иными, и я решил подобраться к нему с другой стороны.
— Сто гульденов, мастер Рембрандт, я не смогу вам выплатить, поскольку у меня просто-напросто нет такой суммы. Половину я мог бы предложить вам, но и то готов выплачивать эти деньги частями, скажем, раз в неделю. А сегодня заплатить вперед за первую неделю.
Даже такой вариант по причине моего полупустого кошелька представлялся более чем рискованным. Одна надежда была на сотрудничество с ван дер Мейленом.
— Пятьдесят два гульдена, — крякнул старик, дернув себя за поредевшие седые локоны. — Не забудьте, что вы в моем доме как ученик можете рассчитывать на кров и пропитание. А платить за проживание здесь мне тоже приходится немало.
— Сколько?
— Что-то около двухсот пятидесяти гульденов.
— Точнее, если можно.
— Двести двадцать пять! — раздраженно бросил он.
— Моя часть, то есть пятьдесят два гульдена, тоже не жалкие гроши.
Испустив тяжкий вздох, Рембрандт опустился настоявший тут же табурет.
— Трудно с вами договариваться, Зюйтхоф, нет, в самом деле трудно. Не знаю… — И вдруг его взгляд прояснился. — Я готов согласиться, но вы мне за это сделаете один хороший подарок.
— Какой именно?
— Подарок для моей коллекции. Вы еще помните мою коллекцию?
Разумеется, я о ней помнил. Страсть Рембрандта к собирательству стала легендой, не один десяток торговцев диковинными безделушками заработали на этом барыши. Он тащил в дом все, что хоть как-то мог использовать потом в своих картинах: экзотическую одежду, чучела зверей и птиц, бюсты, украшения, предметы оружия. Когда его имущество было выставлено на продажу, это гигантское собрание тоже было продано в пользу его заимодавцев. Но миновало совсем немного времени, и Рембрандт вновь отдался своему увлечению.
— Какой именно? — переспросил он, снова улыбаясь до ушей. — А что у вас есть с собой?
Повинуясь внезапному порыву, я извлек из кармана свой драгоценный нож.
— Как вам вот это? Этот нож сделан в Испании.
— Гм, покажите-ка!
Подойдя ближе, я невольно бросил взгляд на картину, над которой работал Рембрандт. Это был автопортрет художника, улыбавшегося с холста беззубой улыбкой. В этой улыбке мне почудилось что-то шельмовское, с некой сумасшедшинкой. Он показался мне генералом, хоть и проигравшим битву, но втуне знавшим, что победа в войне все равно никуда от него не денется. Интересно, что же поддерживало в этом полунищем дряхлом старике веру в лучшее?
Рембрандт долго разглядывал выделанное латунью и оленьим рогом оружие, прежде чем раскрыть изогнутое лезвие.
— Лезвие как лезвие, ничего особенного, — фыркнул он. — Я знаю толк в испанских ножах, приходилось видеть и с орнаментом на лезвиях.
— На этом, как видите, ничего подобного нет, — слегка задетый, ответил я.
— Вот именно. Поэтому он особой ценности не представляет.
Я протянул руку за ножом.
— Раз вам не подходит, могу и забрать.
Пальцы Рембрандта, словно когти хищной птицы, вцепились в рукоять.
— Нет, я его возьму, если вы не против.
— Вот и хорошо. Но у меня есть еще одно условие, — объявил я.
— Условие? — Рембрандт, казалось, был оскорблен до глубины души.
Глядя ему прямо в глаза, я сказал:
— Я хочу, чтобы вы предоставили мне право принимать в вашем доме натурщиц, с тем чтобы я мог выполнять заказы. Естественно, расходы на краски и все необходимое я буду покрывать сам.
Мастер смерил меня скептическим взглядом.
— Так что же вам нужно? Бесплатная мастерская или все-таки мастер, у которого вы сможете научиться кое-чему?
— И то и другое.
Некоторое время Рембрандт безмолвствовал, уставившись на меня из-под сведенных вместе седых бровей, а я тем временем готовился к тому, что он взорвется и, как в первый раз, вышвырнет меня из дома. Но вместо этого старик зашелся блеющим смехом, да так, что по небритым, изборожденным морщинами щекам полились слезы.
— А что, может, на сей раз мы поладим, — подвел он итог, отсмеявшись. — Кто знает, может, и понравимся друг другу.
