Эллен Марш - Загадочный супруг
– Но... но отец сказал, что герцогиня обратилась к нему с этим предложением.
Он нахмурился – она была не в состоянии понять очевидное.
– Конечно, она, но по моей просьбе, а не наоборот. Ради Бога, Таунсенд, подумай! Изабелла по мужу была когда-то в родстве с вашей семьей. Она довольно хорошо знает твоего отца, встречалась с ним раза два, когда он был еще женат на твоей матери. Поэтому придала этому предложению достойную, подобающую форму, иначе оно выглядело бы поспешным и неприемлемым. – Говоря это, он приблизился к ней еще на шаг и, наклоняясь, уперся обеими руками в дверцы шкафа по обе стороны от ее головы. Таунсенд оказалась в плену его рук. Его лицо было так близко, она видела его темные ресницы, вдыхала знакомый ей теперь запах мужского тела и в первый раз за этот день не отбросила непрошеных видений прошлой ночи: его близость, прикосновения его рук, губ, его медовые поцелуи.
Она посмотрела на жилку, бившуюся у него на шее, и на миг ощутила неодолимое желание прижаться к ней губами. Она вздрогнула и поспешила поднять глаза, перехватив при этом его взгляд, который ему не удалось скрыть.
Таунсенд замерла. Сердце бешено забилось, как птица в клетке. Как хорошо знала она этот взгляд, хотя видела его только дважды: в лодке, когда он впервые поцеловал ее, и вчера ночью, когда он обладал ею в саду. Ян дал понять ей, что может произойти между мужчиной и женщиной, когда они обмениваются такими взглядами.
И вдруг волна радости затопила ее сердце: он желал ее! Желал даже после того, как овладел ею. И он сам объявил герцогине, что хочет на ней жениться. Никто – ни ее отец, ни тетя Арабелла – не подсказывал ему этой идеи. Ведь брак связывает людей навеки, и ясно, что он не делал бы этого, если бы не любил ее хоть немного!
«Бог мой, – думал Ян, глядя на смягчившееся лицо Таунсенд, на котором были отчетливо написаны ее мысли. – Она вообразила, что влюблена в меня, и все потому, что сочла меня джентльменом.
Решила: я сделал ей предложение потому, что настолько люблю ее, что хочу уберечь от скандала».
Господь милостивый, будь у него совесть, это могло быть правдой. Но он знал, что совести-то у него нет. Он был честен с собой и сознавал, что хочет взять Таунсенд Грей в жены лишь по одной причине, и эта причина – ее приданое, земельная собственность во Франции, замок Сезак в долине Луары.
Днем он решил порасспросить об этой собственности Лео Грея, справедливо считая, что тот достаточно прост, чтобы не заподозрить истинной причины проявленного им интереса. Собственно говоря, и расспрашивать-то незачем. Ян знал Сезак. Много лет назад, во время поездки в Турин, он проезжал мимо и был очарован местоположением и всей атмосферой великолепия этого начавшего разрушаться замка. Даже в те времена, опьяненный юношеской свободой, не имея намерений где-либо прочно осесть, он подумал, что подходящий человек при наличии подходящей суммы может превратить это имение в восхитительное место, способное у многих вызывать зависть.
И, конечно, позже у него появились другие, более веские причины домогаться такого замка, причины, не существовавшие в то время, когда ему было четырнадцать и тучи еще не омрачали его горизонта. Да, это правда, он хотел владеть Сезаком, даже нуждался в нем по причинам, которые не собирался открывать ни Арабелле Грей, ни ее прелестной, но глуповатой и ничего не подозревающей племяннице.
– Твой отец, естественно, проявляет осторожность, – сказал Ян, и от его хриплого голоса зрачки у Таунсенд расширились, как он и предполагал. – Ты младшая из его детей, его единственная дочь. И он, разумеется, желает тебе счастья. Надеюсь, ты сумеешь убедить его в том, что мысль о браке со мной тебе не совсем противна?
Она ощущала на своем лице его теплое дыхание, а когда он «провел рукой по ее шелковистым волосам с завитками на висках, дрожь восторга пронзила ее.
– Так я прав, ты поговоришь с ним?
– Д-да... – выдохнула она. Ян обхватил ладонями ее лицо, запрокинул его и, нагнувшись, поцеловал, призвав на помощь все свое искусство – а оно было велико – чтобы убедить ее, как глупо было бы с ее стороны передумать.
А у Таунсенд уже и мысли об этом не было. Как только губы Яна начали творить над ней свое волшебство, она почувствовала, что гнев и отчаяние, владевшие ею прежде, исчезают под воздействием других, более мощных эмоций. В ней росло желание, томление, упоительное ощущение надежности этих рук, обнимающих ее, и все это смешивалось с просыпающейся в сердце любовью и доверием к нему.
Расцветая, эти чувства поднимали ее ввысь, у нее вырастали крылья и уносили куда-то. Будущее раскрывало ей свои объятия и манило ее, и она уже не принадлежала себе.
6
– Ныне выйдешь замуж за него, ведь нет? Ради Бога, скажи мне правду, и я не поверю гнусным слухам, пока не услышу этого из твоих уст!
Перси Симпсон стоял в дверях гардеробной комнаты Таунсенд, надув губы, точно капризный ребенок, и смотрел на нее горящим, осуждающим взором. Круглая его физиономия была красной, он одевался явно в дикой спешке, чтобы поскорее прискакать из Норвича – чулки на ногах были разные, а плохо завязанный широкий галстук грозил вот-вот задушить его.
Горничная, которая заплетала Таунсенд косы, раскрыла рот от изумления и выронила длинные пряди из рук. Она одевала Таунсенд к легкому ужину, который в этот вечер давала герцогиня Букингемпширская в честь восемнадцатилетия Таунсенд.
– Перси! – Таунсенд повернулась на стуле, слишком удивленная, чтобы рассердиться. – Что ты здесь делаешь?
– Господи, я приехал узнать правду. По-видимому, я в этом графстве узнаю эту новость последним. – Входя в комнату, он от волнения споткнулся о завернувшийся уголок ковра. – Маме даже в голову не пришло самой рассказать мне. Это Элинор делала какие-то дурацкие намеки, и мне пришлось пригрозить ей... что я запру ее в подвал, если не объяснит, что же она имеет в виду.
– Оставь нас, – сказала Таунсенд горничной и плотно сжала губы, увидев выражение ее лица. И вправду, было бы несправедливо смеяться над ним, хотя бедный Перси имел особое свойство возбуждать в людях именно это желание, если не своей внешностью, то глупыми словесами.
– Скажи, что это неправда, Таун, – проговорил он, останавливаясь посредине ее бледно-голубой гардеробной, уставленной благоухающими цветами и увешанной изображениями любимых бродфордских животных: лошадей, пони, гончих собак, даже пушистой ангорской козы, которая была у Таунсенд в детстве. Столы, расставленные среди полок и шкафов, были завалены любимыми ребячьими «сокровищами» и подарками, сделанными ей уже позже. Засушенные цветы, птичье гнездо, флаконы духов, инкрустированная шкатулка из слоновой кости – все это приоткрывало тайны души девушки, которая прожила среди этого всю жизнь. Она порывисто встала из-за туалетного столика, и шелковые юбки обвились вокруг ее стройных ног.
