Джил Лэндис - Только однажды
– Больше чем поцелуй?
– Поцелуй, который ведет к другим вольностям.
– К другим вольностям?
Хантер держал пустую тарелку на коленях. Его зеленые глаза потемнели, волосы слегка подсохли, светлые локоны поблескивали в свете костра. По его лицу было видно, что он ошеломлен. То ли делал вид, то ли действительно настолько был поражен ее словами, что теперь совершенно не представлял себе, как ему быть. Джемма даже поежилась под его пристальным взглядом.
– Вы сами знаете, – пожав плечами, сказала она, сжимая в пальцах тарелку.
– К вольностям, отличным от поцелуя? – Хантер поставил тарелку на песок, нагревшийся от костра.
– Да, к интимным вольностям, о которых не принято говорить вслух. К вольностям, о которых благовоспитанной леди не пристало даже думать, не то чтобы обсуждать за ужином.
– И что же, монахини описывали вам все эти вольности со знанием дела?
Джемма удивленно заморгала.
– Конечно, некоторые из них были вдовами. А некоторые даже падшими женщинами, которые, раскаявшись, оставили греховную жизнь и посвятили себя церкви. Уж они-то определенно знали, о чем говорят. – Джемму внезапно бросило в жар, и она неловко поежилась.
– Значит, сегодня за ужином, уплетая бекон с галетами, вы ни с того ни с сего задумались о поцелуях?
Не могла же она сказать ему правду и признаться, что вид его обнаженной груди породил в ее голове непристойные мысли. Что это он сам, расхаживая по лесу полуголым, повинен в том, что ее буйное воображение свернуло на столь опасный путь. Он буквально загнал ее в угол. Ей не оставалось ничего другого, как только нагло перейти в наступление.
– Скольких женщин вы целовали в своей жизни?
– Проводите исследование?
– Что-то вроде этого, – ответила Джемма.
– По правде сказать, мне непонятно, какое вам до этого дело?
– Никакого, просто мне любопытно. – Джемма почувствовала, что краснеет. Слава Богу, было достаточно темно!
– Я уже свое отцеловался, – заявил Хантер.
– Вы женаты? – тревожно спросила Джемма.
Он отрицательно покачал головой:
– Нет, я навсегда порвал с женщинами.
Глаза его потемнели. Джемма почти физически ощутила боль, вспыхнувшую в них, и ее романтическая отзывчивая душа наполнилась состраданием.
– Кто-то разбил вам сердце, – тихо сказала она.
– Нет, просто преподал мне жестокий урок. Но это только помогло мне понять, кто я такой на самом деле.
Утолив аппетит несколькими небольшими кусочками, Джемма задумчиво принялась собирать тарелки и чашки. Завтра утром она отнесет их к реке, где выполощет в спокойной воде, задерживающейся в тростниках. Она никак не могла выбросить из головы то, что ей только что сказал Хантер.
Он снова натянул рубашку, и Джемма почувствовала облегчение, словно дверь в комнату, полную темных, невысказанных секретов, была открыта слишком долго, лишая ее покоя. Однако она крайне удивилась, обнаружив, что испытывает досаду и разочарование, оттого что дверь эта снова захлопнулась.
Хантер растянулся на земле. Лицо он прикрыл шляпой, чтобы защитить глаза от света костра, поэтому Джемме были видны только его губы – превосходно очерченные, строгие и совершенно неотразимые. И незабываемо мягкие.
– Скольких женщин вам довелось целовать, вы помните? – спросила Джемма, прежде чем успела сообразить, что делает.
Хантер сдвинул шляпу на затылок и сердито уставился на нее.
– Вы с ума сошли?
– Нет, просто у меня очень богатое воображение. По крайней мере, монахини всегда так считали. – Джемма вздохнула, пытаясь представить себе женщину, осмелившуюся его бросить. – Очевидно, вы были влюблены, а ваша избранница оставила вас.
– Никакой трагедии нет, Джемма. Я по натуре одиночка. Все обернулось к лучшему.
Одиночка – это человек, который ни в ком не нуждается. «Наверное, он такой же, каким был дедушка», – подумала Джемма. Человек, чья страсть к приключениям оказалась сильнее любви к семье.
Он не желал ничем себя связывать, не собирался опутать женщину брачным договором, чтобы набить сундуки ее деньгами. Его жизнь принадлежала только ему и вполне его устраивала.
– Если вы такой нелюдим, почему вы согласились взять меня с собой?
– У меня не было выбора. Или взять вас с собой, или позволить закончить свои дни изнасилованной или даже убитой в задней комнате одного из местных трактиров. Я знал, что со мной вы будете в безопасности.
– Значит, вы человек чести!
Он оставил ее слова без внимания.
– Вы собираетесь рассказать мне правду?
«Правду?» Джемма помедлила.
– Что вы делали одна на улицах города? Откуда вы приехали?
– Я уже говорила. Корабль, на котором я прибыла, только что причалил. Это сущая правда, мистер Бун.
– Корабль из Алжира?
Джемма отвела взгляд.
– Да. – Она решила сменить тему – так было гораздо, гораздо безопаснее. – Как и вы, я тоже не ищу привязанностей. – Она снова уселась возле костра.
– Только отца и брата. В Канаде.
Девушке потребовалось всего мгновение, чтобы вспомнить, о чем речь, и она тут же закивала головой:
– Верно.
Пока они так мирно беседовали у костра, Джемме не давала покоя одна мысль. Совершенно возмутительная. Требовавшая от нее крайнего бесстыдства и наглости. Но это был единственный способ удовлетворить любопытство, снедавшее ее с тех пор, как Хантер поцеловал ее в таверне «Бурда».
– Раз уж вы такой убежденный одиночка, может, вы не откажетесь поцеловать меня еще раз?
– Что?! – подскочил Хантер, глядя на нее так, словно она окончательно лишилась разума.
Джемма испугалась, что его большие зеленые глаза могут внезапно выкатиться из орбит. Она поспешно пустилась в объяснения:
– Давайте посмотрим правде в глаза. Мы уже больше недели путешествуем вместе. Я убедилась, что вы именно тот человек, каким я вас считала. Вы явно не интересуетесь женщинами…
– Минуточку…
– Я имею в виду настолько, чтобы обзавестись семьей.
Хантер прочистил горло.
– Да, но…:
– Вы не ищете привязанностей. Вы сможете остаться объективным и беспристрастным.
– О чем вы?
– О поцелуях. Я хочу узнать о них все. Я хочу, чтобы вы показали мне различия. Мне нужно знать, чего следует остерегаться.
– Если мне не изменяет память, монахини все основательно вам разъясняли.
– Да, теоретически. Но у меня не было практического опыта, если не считать того случая, когда вы поцеловали меня в Новом Орлеане.
– Я стремился защитить вас. – Он действительно выглядел потрясенным.
– Вот видите, вы явно сможете остаться беспристрастным.
