Жюли Галан - Герцогиня и султан
Тут, пропустив самое интересное, наконец-то подоспели мужчины. На пороге комнаты возник шейх со своими людьми. Они даже замерли, увидев столь необычное зрелище.
Заметив шейха, Жаккетта бросила пинать визжащую жертву и кинулась к нему.
– Эта гадюка отравила госпожу Жанну! – завопила она.
Красавица тоже метнулась к шейху и завыла что-то по-своему. Тишины не добавляли и с удовольствием кричащие женщины.
Шейх поднял руку, и женщины стихли. Последней – красавица в зеленом. Она продолжала тихонько всхлипывать и поскуливать. Все замерли в ожидании грома небесного.
Шейх ткнул в сторону Жаккетты. Она поняла это как приглашение говорить.
– Эта гадюка, – показала Жаккетта на женщину, – хотела отравить меня! – Жаккетта ткнула пальцем себе в грудь, схватилась за горло и высунула язык. – И отравила госпожу Жанну! Халвой! – Жаккетта махнула рукой вверх, в сторону своей комнаты. И опять схватилась за горло и высунула язык.
Понял шейх эту пантомиму или нет, но теперь он показал в сторону красавицы.
Та, с ненавистью поглядывая на Жаккетту, принялась что-то жалобно объяснять. Все присутствующие замерли в ожидании (и предвкушении) того, какие кары обрушатся сейчас на новенькую, устроившую дебош невольницу.
Но шейх скинул с себя магрибийскйй бурнус и протянул Жаккетте.
– Ты замерзла, Хабль аль-Лулу, – спокойно сказал он. – Накинь. Надеюсь, твои маленькие ножки не пострадали?
Жаккетта ни слова не поняла. Но зато прекрасно поняли все остальные. На их глазах власть на женской половине поменялась.
Жаккетта сердито закуталась в бурнус и вместе с шейхом вышла. Шейх поднялся наверх, осмотрел и скрюченную Жанну, и блюдо с отравой. По его знаку один из слуг забрал халву.
Через час в комнате появилась знахарка, которая тоже осмотрела Жанну и оставила необходимое противоядие.
А на следующий день красавица с родинкой исчезла из гарема. Ее выгодно продали.
Глава X
То, что Жаккетта поднялась на небывалую высоту и заняла прочное место в сердце шейха, засвидетельствовал следующий факт: Жаккетте позволили самолично готовить еду для любимой борзой шейха.
Поджарая, длинномордая, с короткой палевой шерстью борзая не расставалась с хозяином, занимая в его сердце место большее, чем все женщины гарема вместе взятые. На морде у собаки было три бородавки, что свидетельствовало о ее высокопородности, прекрасных охотничьих качествах и отмеченности Аллахом.
Раньше почетную обязанность приготовления еды выполняла красавица с родинкой.
Теперь задачей Жаккетты было растирать в ступке финики, которые затем смешивали с верблюжьим молоком и этой кашицей потчевали повелительницу всех борзых собак.
Жаккетте нравилось это занятие: финики не все добирались до ступки, часть попадала ей в рот.
Остальные наложницы до опупения ткали яркие шерстяные коврики или циновки из травы. Сплетничали и ссорились. Часть женщин – видимо, невольницы – толклась на кухне, готовя еду, стряпая лепешки. Кухонная утварь у них была самая простая: котлы, кувшины, блюда. Мука и масло хранились в бурдюках. Все было приготовлено к тому, чтобы по прихоти шейха сдвинуться с места и тронуться в путь.
С Жанной в доме носились как с тухлым яйцом, которое и выбросить жалко, и пользы никакой. Хозяин даже не захотел взглянуть на нее поближе.
Погода становилась все теплее, и Жаккетта получила очередную милость от шейха. Ей было дозволено отдыхать в жаркие часы на крыше основного дома рядом с борзой повелителя. Собака часто нежилась на крыше: там ее обдувал ветерок и меньше надоедали блохи.
Это было самое удобное место, там установили специальный навес, защищающий четвероногую и двуногую красавиц от солнца. На эту крышу вела специальная отдельная лестница. Все остальные женщины отдыхали на другой крыше.
Это было полное признание Жаккетты как жемчужины гарема. Недосягаемый для прочих взлет.
Прохлаждалась ли Жаккетта на крыше, или сидела в своей комнате – она наблюдала за жизнью вокруг.
Здесь кипела какая-то непонятная, но очень энергичная деятельность. Появлялись и исчезали люди. Одетые попроще приносили тюки с товарами, те, кто отличался важной осанкой и солидной одеждой, вели переговоры с шейхом. Словно пульсировал какой-то гигантский узел, чьи нити тянулись из ливийских пустынь, эргов и нагорий. Узел, связывающий воедино многие судьбы, интересы и деньги.
Один из гостей, посетивших шейха в конце второй недели с того момента, как в усадьбе появились Жаккетта и Жанна, был богатый, судя по толщине, купец. И прибыл он с большой помпой.
Черные невольники окружали кольцом его гнедого мула, а один держал на руках любимицу купца – маленькую обезьянку с печальным личиком, одетую в красную расшитую жилетку и крохотную шапочку. На шее у обезьянки был серебряный ошейник с цепочкой.
Купец вошел в шатер шейха, где надолго застрял, решая какие-то важные дела, достойные мужчин.
Челядь с мулом и обезьянкой расположилась во дворе. Найдите невольника, который не за страх, а за совесть служил бы своему господину, не используя каждое подвернувшее мгновение для отдыха!
Только за спиной купца опустился полог шатра, каждый занялся своим делом. Несколько рабов тихо, но оживленно болтали, трое играли в какую-то азартную игру, а сторож обезьянки дремал.
Во Дворе было пустынно и тихо. Утренняя трапеза прошла, до обеденной было далеко. И день стоял такой, что совсем не располагал к активности.
Но обезьянка так не думала. Печально глядя по сторонам на вызывающий сожаление мир, она тихонько, но решительно выбирала лапками цепочку из рук задремавшего стража. Тот во сне лишь морщил широкий нос и улыбался, чувствуя легкие прикосновения. Мало-помалу конец цепочки очутился в руках обезьяны. Действуя как заправский фидай,[15] она незаметно покинула своего охранника и спряталась за шатер. Затем, приподняв черное полотнище шатра, обезьянка заглянула внутрь, Но, заметив важно лежащую на ковре и зевающую борзую, решила здесь судьбу не испытывать. Она вернула полотнище на место. И, поглядывая на ничего не замечающих невольников купца, в несколько прыжков преодолела двор. И добралась до зданий.
Пословица «У семи нянек дитя без глаза» продолжала безупречно оправдываться. Некоторое время все было тихо. Затишье перед бурей продолжалось недолго. Распространяясь от дальнего конца двора к воротам, в зданиях началось оживление весьма скандального свойства. Обезьянка, как язычок пламени, стремительно неслась по нижнему этажу, сея на своем пути урон и разрушение.
Вопили укушенные женщины, выскакивали, размахивая кинжалами, разъяренные мужчины.
