Кортни Милан - Испытание желанием
— Да, — заметил он. — Именно так. Конечно.
Дрова в камине снова затрещали, одно прогоревшее полено упало, посыпались искры.
— Ну, поскольку с Китаем мы закончили, расскажи, как ты находишь по сравнению с ним Англию?
Серой. Дождливой. Даже птицы поют здесь по-другому. Он вернулся домой, но все в этом доме изменилось, стало чужим за время его отсутствия. Даже его жена. Особенно его жена.
— Я нахожу Англию холодной, — задумчиво произнес Нед. — Чертовски холодной.
Ночь стала еще холоднее к тому времени, когда Нед отослал своего камердинера. После того как все слуги удалились, Нед осторожно погасил разожженный ими в камине огонь. Он не хотел тепла. Холод обострял разум.
Единственная свеча на комоде отбрасывала совсем мало света. Сейчас желтоватый отблеск упал на дверь, соединяющую его комнату со спальней жены. Не спрашивая, слуги определили его в хозяйские покои. Даже проектировавший их архитектор полагал, что супружеские посещения — дело само собой разумеющееся.
Нед упрямо сжал губы и подошел к смежной двери. Он ожидал, что раздастся неприятный скрип — наглядное свидетельство того, что ею не пользовались много лет. Однако дверь легко открылась. Какой-то усердный слуга, понятия не имевший о символике, продолжал смазывать дверные петли в течение всех лет его отсутствия, будто бы их семейная жизнь всего лишь прервалась на время.
Гардины в ее комнате были приспущены, и льющийся из окна лунный свет мерцающей дорожкой стелился к ее кровати. Силуэт Кейт четко вырисовывался на фоне этой серебристой полоски. Она сидела на кровати, обняв руками согнутые в коленях ноги. Он видел ее изящную ножку, высовывающуюся из-под длинной белой рубашки.
Услышав звук открывшейся двери, она резко обернулась:
— Господи, Нед. Как ты меня напугал — у меня мурашки по коже пробежали.
Кроме тонкого, ниспадающего складками муслина, ее кожа была больше ничем не прикрыта. Во рту у него пересохло.
Как давно это было! И как, проклятье, он хотел ее… Он хотел коснуться округлостей, спрятанных под тонкой тканью. Хотел ворваться в комнату и уложить ее на пуховую постель, прижав своим телом. Желание охватило его, сильное, стремительное, шумевшее в ушах, словно полноводная река, сметая все его благие намерения.
Кейт развернулась, вытягивая перед собой ноги и невольно открывая его взору изящный изгиб ее щиколоток. Потом она одним быстрым и грациозным движением поднялась на ноги. Лунный свет сделал белую материю ее рубашки полупрозрачной. Нед различал сквозь тонкую пелену муслина очертания ее точеной талии. Руки его так и тянулись обнять ее.
Она твоя. Ты можешь взять ее.
Кейт посмотрела на него, нахмурившись:
— На тебе удивительно много одежды.
— Да? Я не заметил. — Тонкая материя его брюк была его единственной защитой, непрочная броня, скрывавшая всю правду его подлинных реакций. Он ощутил эрекцию, едва войдя в комнату.
Однако Нед не подошел к ней ближе. Напротив, он постарался сосредоточенно сделать несколько вдохов и выдохов. Он держит себя в руках, он контролирует свои желания. Свое воспаленное воображение. Он держит все под контролем. Он совсем не дикарь.
Тогда Кейт сама подошла к нему. Рубашка струилась по ее телу, делаясь прозрачной в местах, что были освещены серебристым лунным светом. Она встала подбоченясь — движение, которое только еще больше подчеркнуло все достоинства ее фигуры. Тончайший муслин с тихим шорохом обволакивал ее нежную кожу. Она словно поддразнивала его, сама не понимая этого.
— Правда, Нед. Как, должно быть, тебе тяжело?
— Мучительно тяжело. — Да если бы она только знала, как тяжело!.. Какой тяжелый… он был — и длинный, и полный…
— Что же, — заметила Кейт. — Я — твоя жена. Мы оба знаем, что надо делать в этой ситуации. — Она тяжело вздохнула. — Может, мы просто покончим с этим? Я не буду возражать.
Она пообещала не возражать слабым голосом несчастной служанки, согласившейся убирать навоз в коровнике. Однако, несмотря на столь умеренный энтузиазм ее заявления, орган Неда стал не просто тяжелым, а твердым как камень. Он призвал на помощь все известные ему доводы разума.
— Это так не работает.
— Это не работает? — Она изумленно окинула его взглядом ниже талии. — Понятно. Годы за границей действительно тебя изменили. Раньше у него не было проблем с работоспособностью.
Он снова окаменел, будучи упомянут столь откровенно. На какое-то мгновение Нед готов был осыпать себя проклятиями за то, что не сменил брюки на свободную ночную рубашку, которая хорошо бы все скрывала.
— Он работает. Поверь мне. Если бы ты протянула руку, то удостоверилась бы в том, как хорошо он работает, прямо сейчас.
Она потянулась, однако он успел поймать ее пальцы, прежде чем они обнаружили бы всю глубину — или, скорее, длину — его притяжения.
— Это было риторическое замечание, — ее пойманная рука затрепетала, порываясь вырваться из его хватки, — а совсем не приглашение. Прошло всего лишь двенадцать часов с тех пор, как ты заявила мне, что не нуждаешься в столь сложном и утомительном времяпрепровождении, как романтические отношения.
— Боже мой! — Она наконец вырвала руку и встряхнула пальцами. — Мы женаты. Вряд ли это можно назвать романтическими отношениями. И тебе вовсе не нужно соблазнять меня. Другие мужчины вовсе не испытывают подобных угрызений совести.
Неудивительно! У большинства приятелей Неда угрызения совести проявлялись в том, что они старались держать своих любовниц подальше от жен. Одни заглушали угрызения совести занятиями благотворительностью, поддержкой церковных приходов. Угрызения совести лишь мешали, и о них следовало бы позабыть глубокой ночью, когда женщина шептала тебе, что согласна.
— В том-то все и дело. — Слова словно царапали Неду глотку. — Видишь ли, я не хочу быть как все. Я хочу быть лучше.
Она закатила глаза.
— Ах да, конечно, я в этом абсолютно уверена. Ты лучше. И длиннее. И… Ты совсем, похоже, забыл, что в твое отсутствие я провела три года в обществе джентльменов, задавшихся целью меня совратить. Тебе просто повезло, что поблизости не оказалось никого подходящего, чтобы развлечь меня этой ночью.
— Кейт, я понимаю, что наделал много ошибок за эти годы. Проклятье, да единственной причиной, по которой мы поженились, была моя ошибка.
Она оскорбленно подняла подбородок.
— Ты… ты наглый, самонадеянный… — Губы ее дрожали.
