Константин Костин - Подрядчик
— Должна или есть? — насторожился я.
— Есть, — поспешил заверить ученый. — Скорее всего, ты не будешь помнить ничего из того, что произошло с тобой…
— Здрасти, Женя, приехали! — протянул я. — Это еще почему?
— Да потому, что с этого момента, — он ткнул пальцем в стол. — События в той линии и этой отличаются. То, что произошло с тобой здесь, совсем необязательно произойдет с тобой в новой реальности. Теперь тебе надо предупредить себя… ну, я не знаю, дождаться родителей и попробовать через них… можно попытаться отправить письмо… и, если все сделано верно, то ты окажешься в другой линии, в которой нет того погрома, в которой ты не отправляешься в прошлое, и в которой нет этого разговора!
Разминая в руках сигарету, я откинулся на спинку дивана. Через родителей… да отправил я им письмо, только, похоже, не сильно и помогло. Или физик ошибался, или маменька с папенькой сочтут это глупой шуткой. В Евгении я был уверен почти на сто процентов. Во втором варианте… скажем, fifty-fifty.
Но оставался еще и третий вариант, наиболее возможный — я, по своему обыкновению, никого не послушал, и поступил по-своему. По старой русской традиции пошел тем самым другим путем. Вообще, такого человека, к чьим словам я бы прислушался… не этот я, который сейчас, умудренный годами и опытом, а тот оболтус, которым я был даже лет пять-десять назад… такого человека, пожалуй, и вовсе…
Нет! Есть такой человек! Самый дорогой мне человек, чьи слезы не стоят и всего золота мира — моя первая жена, Наталка. Только она умела убедить меня, направить в нужную сторону, подтолкнуть, когда надо — даже подопнуть… какого черта? Я, такой, какой я есть — только благодаря ей! И так бездарно, по собственной глупости я ее потерял. Мы с ней так мечтали уснуть и проснуться задолго до того момента, когда наши отношения спасти было уже невозможно! Даже была точная дата… Стоять! Девятнадцатое апреля — тот день, который назвал Семенов! Он-то откуда мог знать? Конечно, не восемьдесят восьмого года, но… а промахнулся ли Акелла?
Теперь я был уверен, что нет. Каким-то образом… да почему каким-то? Я точно знал каким — благодаря своей машине времени! Он знал, что произошло, происходит и произойдет. Кто знает, из какого далекого будущего Саня слил себе информацию, как далеко он заглянул? Печально, что если отец гения прав, и я не буду ничего помнить, мне не удастся проверить. Да и Бог с ним! Сейчас, отсюда, я могу не просто вернуть Наталку, а сделать так, что не потеряю ее никогда! И, кто знает, возможно, не помнить ничего — это наилучший выход?
Дело оставалось за малым — добраться до родного города любимой, найти ее, и… умудриться объяснить двенадцатилетнему ребенку, кто я, откуда, и чего от нее хочу. Нет — глупости. С Наталкой мы всегда понимали друг друга с полуслова.
— Алексей! — тряханул меня за плечо Семенов-старший.
— Да, да, — очнулся я. — Говори.
— Если я или Лена можем что-то для тебя сделать, как-то помочь… не стесняйся — говори. Если что-то возможно в наших силах…
— Вы и так уже много сделали, — отмахнулся я. — Теперь я знаю, где выход.
— Леша, ты сделал для нас больше, — произнесла Елена. — Ты не представляешь, насколько важно родителям знать — не верить, или надеяться, а именно знать, что их ребенок пройдет длинный путь, и очень многого в жизни добьется! Ты дал нам это. Леша, у меня такое чувство, что мы никогда больше не увидимся. Прощай, и еще раз — спасибо.
— Эх, тетя Лена, — грустно усмехнулся я. — Поверьте мне — мы с Санькой еще ваши кактусы побрить успеем… и вообще надоедим.
— Ладно тебе, — хлопнул меня по плечу физик. — Ты понял, про что она. До встречи в седьмом классе?
— До встречи, дядя Женя, — я пожал его ладонь. — До встречи.
Вика уже давно перестала дуться, и смотрела на прощание, как маленький затравленный зверек, как котенок, которого хозяева, переезжая на новую квартиру, выбрасывают на улицу, а он смотрит на них, таких больших, сильных людей, и не понимает — за что?
— Ты уже? — спросила она, когда Семеновы ушли.
— Не сейчас, — я прикурил сигарету. — Утром.
— И мы больше никогда не увидимся? Лешка, какое страшное слово — никогда… я раньше не думала, что с кем-то из дорогих мне людей я могу никогда не увидеться, — девушка села рядом, уткнувшись мне в плечо. — Я не хочу тебя терять.
— Черт, Вика, — я обнял будущую актрису. — Ты же понимаешь, что я не могу остаться.
— Худший способ скучать по человеку — это быть с ним и понимать, что он никогда не будет твоим, — процитировала Зиманкова. — Габриель Гарсия Маркес. Лешенька, я тебя люблю!
— Чего? — раздался возглас из-за открытого окна.
В свете фонаря на веранде стоял Юра. Твою ж мать! Про его Яву-то я давно и думать забыл, а она, наверное, так и стоит у «Дома Книги». И еще интересно. Интересно, как давно он там стоит, и многое ли он слышал? Скорее всего — нет, иначе профессор предупредил бы.
— Он же твой дядя? — ехидно поинтересовался парень.
— А что, похоже? — ответила соседка.
— Ах ты, ты… да ты… ты просто… ты просто использовала меня!
Картман то ли не знал нужного слова, то ли ему мешало воспитание, но, скорее всего — мой силуэт рядом с Вероникой. Конечно, матерому волку негоже связываться со щенком, но если не останется иного выхода — сойдет и такой.
— Я этого так не оставлю! — заверил байкер, и бросился в темноту.
— Надеюсь, — вздохнула в след ему Вика. — Надеюсь, не оставишь, и отстанешь от меня…
Я молчал. После этого «я тебя люблю» я и так не мог найти, что ответить, а рокер, шельмец, вообще с мысли сбил. Люблю… Сам я говорил это слово лишь одной женщине, хотя и слышал от многих, но никто, ни разу не говорил мне «люблю», отчетливо понимая, что никакого совместного будущего быть не может. Для всех, кроме одной, «люблю» было попыткой опутать паутиной, привязать к себе меня, но, скорее всего — мои деньги. Господи, неужели, они не понимали, насколько это глупо, и, вообще, по-дурацки? Я себя тоже люблю, а дальше-то что?
— Лешка…
— Да?
— Ты извини, но я сегодня не могу, — призналась девушка.
— Чего? — не сразу понял я.
— Ну… у меня женские причины… как-то неожиданно началось.
— До ап… ну и ладно, — ответил я, разминая окурок в пепельнице.
— А как же мы прощаться будем? — огорчилась Вика.
— Пойдем, погуляем, искупаемся под луной… — предложил я.
— А, Лешка! — хлопнула в ладоши соседка. — Сегодня же пятница!
— И что?
— Как что? Сегодня дискотека! Пойдем скорее!
— Пойдем, — согласился я.
Смыв с себя кровь — слишком привычным в последнее время стало это занятие, я позволили девчонке обработать раны зеленкой и заклеить пластырем. Белые прямоугольники, удачно сочетаясь с трехдневной щетиной, довершили образ, сделав меня похожим на вполне приличного бандюгана. Теперь и на публике показаться не стыдно.
