Энн Жирар - Мадам Пикассо

– Это не просто слова, мсье. И другим тоном я не могу с вами разговаривать, потому что мои мысли идут от сердца, какими бы глупыми и наивными они ни казались для такого человека, как вы.

– Они трогают меня. Ты трогаешь меня так, как не случалось уже очень давно.

– А ты оскорбляешь меня, когда сидишь здесь в присутствии твоей жены.

– Dios, она мне не жена!

– Конечно, такое сравнение ниже твоего достоинства.

– Откуда тебе знать, что ниже моего достоинства и на что я способен? – отрезал он.

Фернанда мгновенно отреагировала на повышение тона Пикассо и посмотрела на них. Ева почувствовала, как заливается краской. Ее сердце забилось с угрожающей частотой. Возможно, она была не готова к этому. Она еще никогда не чувствовала себя такой беззащитной и униженной. Если бы она могла вернуть ту ночь, ах, если бы… Но в тот момент, когда эта мысль пришла ей в голову, она поняла, что даже если бы та ночь повторилась тысячу раз, она бы все равно отдалась Пикассо. Это была самая восхитительная ночь в ее жизни.

Никто из них больше не произнес ни слова до конца представления. Наконец они вышли на оживленный бульвар Рошешуар вместе с остальными зрителями. Уже горели уличные фонари, и каждый отбрасывал конус янтарного света, через который они проходили. Вечер был теплым, и парижане неторопливо прогуливались. Луи как будто случайно положил руку на плечо Евы, когда они шли по улице Мортир, но в этом жесте было что-то собственническое, а вовсе не дружеское. Впрочем, она заставила себя не отстраняться от нее, потому что вдруг захотела, чтобы Пикассо приревновал ее.

– Приглашаю всех зайти к нам и немного выпить, – объявила Фернанда, шагавшая впереди, облокотившись на руку Аполлинера. – Теперь мы живем в прекрасном месте, и я обожаю принимать гостей. Вы знаете, что Пабло снял мне квартиру на бульваре Клиши. Все, кто что-то значит в Париже, живут именно там.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– О, мастер наконец-то сказал свое слово! – воскликнула Фернанда с драматическим жестом. – Пикассо так не думает. Что само по себе есть утверждение, не слишком далекое от истины.

– Полегче, Фернанда, – предупредила Жермена.

Ева встряла в пикировку между двумя женщинами, хотя понимала, что они гораздо лучше знают особенности характера Пикассо.

– Все нормально… может быть, в другой раз.

– По́лно вам, мадемуазель Умбер. Нет другого времени, кроме настоящего. В Париже нужно хвататься за любую возможность, и Пабло отлично умеет это делать. Расскажи им, Пабло! Поведай, каково быть мастером!

– Перестань, Фернанда, – простонал он в ответ.

– Con calma, mi amigo[15], – произнес муж Жермены. Даже не зная испанского, Ева понимала, что друг Пикассо просит его не устраивать сцен, свидетелями которых они не раз становились раньше.

– Мастер портить настроение другим людям, – сквозь зубы прошипела Фернанда.

– Не стоит его подзуживать, – убеждала Жермена, и Еве вдруг захотелось немедленно сбежать отсюда.

Положение становилось все более напряженным. Луи еще крепче вцепился в плечо Евы. Оба чувствовали, что назревает ссора.

– Стоит ли говорить о том, как он подзуживает меня? – горячо прошептала в ответ Фернанда.

– Тебя? – выкрикнул Пикассо, быстро приблизившись к ним сзади. – Я дал тебе все, о чем ты когда-либо просила!

– Давайте-ка все успокоимся, пока еще не поздно, – предложил Рамон, пытаясь сгладить неловкую ситуацию. – Думаю, нам нужно выпить.

– Блестящая идея, – одобрил Аполлинер.

– Я бы предпочла опиум, – шаловливо заметила Фернанда.

– Тебе прекрасно известно, что этому больше не бывать.

– Не решай за меня, Пабло, – парировала Фернанда.

– Я могу сказать тебе то же самое, mi сorazón?[16] – резко бросил он.

Вместо квартиры Фернанды они отправились в кафе «Сиреневый хуторок»[17] на бульваре Монпарнас, модное заведение, где по вечерам собирались молодые интеллектуалы. Они собрались у длинной стойки бара из красного дерева, где молодые парижане в белых фраках и галстуках и женщины в элегантных платьях дегустировали разные напитки. Скорее всего, эти посетители собирались в оперу или недавно пришли оттуда.

Пикассо наклонился к Еве.

– Я начал рисовать тебя сразу же после твоего ухода, – сказал он, нарушив трескотню разговоров и звяканье тарелок.

– Ты зря тратишь время, – ответила она, пряча взгляд.

– О, я очень ценю свое время, – заверил он и мгновенно стал серьезным. Потом, оглянувшись по сторонам, спросил: – Тебе понравилась книга?

Фернанда уже открыто флиртовала с Луи, и Еве показалось, что она довольно пьяна.

– Сильветта использует ее в качестве подпорки для двери.

– О, Сильветта.

– Ты ее тоже соблазнил, да? – дерзко поинтересовалась Ева в тот момент, когда к ним подошел Аполлинер.

– Я слышал, вам нравятся мои стихи, – добродушно заявил он, непринужденно втиснувшись между ними, как человек, разделяющий двух незнакомцев посреди толпы.

– Да.

– А есть ли среди них те, которые нравятся больше других?

«Знают люди, что время их судит, / Но надежда любить по пути /Нам позволила руки сплести. / Что сулила цыганка, то будет». Эти стихи всегда казались мне очень личными.

Ева заметила искру ревности в глазах Пикассо и втайне порадовалась этому.

– Вы помните наизусть?

– Лишь несколько строф. «Срываю вереск… Осень мертва… / На земле – ты должна понять – / Мы не встретимся больше. Шуршит трава… / Аромат увядания… Осень мертва… / Но встречи я буду ждать»[18].

– Я поражен, мадемуазель.

– Посмотри, Апо, готов ли наш столик, – требовательно проворчал Пикассо. Казалось, он совершенно не обращал внимания на Фернанду и на то, что происходило между ней и Луи на дальнем конце барной стойки.

– Я должен снова встретиться с вами. Позвольте мне написать ваш портрет.

– Стать вашей натурщицей, как в прошлый раз? Думаю, нет.

– Неужели это действительно было так плохо, мадемуазель Гуэль? – настаивал Пикассо, наклонившись так близко, что она ощущала его дыхание у своей шеи, как и прилив теплого, первобытного влечения, тут же возникшего между ними.

Ева подняла бокал и сделала глоток. Когда она увидела, как дрожит ее рука, то медленно опустила бокал на стол в надежде, что он ничего не заметил.

– Я ведь не знала, что вы с кем-то живете, – наконец сказала она.

– А я не знал о вашей невинности и неопытности, так что мы оба находились в невыгодном положении.

Ева не ожидала, что он окажется настолько хитроумным, а его присутствие будет таким обворожительным, особенно в толпе людей, когда его любовница находилась лишь в нескольких шагах. В обществе Пикассо Ева чувствовала себя стесненно, но сейчас она была достаточно рассержена, чтобы не поддаваться на его изощренные уловки.