Ли Бристол - Нежный ангел

Она снова повернулась к дороге.

— Как вы думаете, мы увидим хоть одного бизона? — спросила она, стараясь скрыть бурлящее в ней нетерпение.

— Сомневаюсь. Большинство бизонов, обитавших в этих местах, давно истреблены. Однако вы можете увидеть антилоп, койотов и диких кошек, если их не спугнет шум паровоза. Вы когда-нибудь проезжали через Скалистые горы?

Она покачала головой:

— Я мало путешествовала. А вы?

— Однажды я доехал до Вайоминга. Был в Шайенне. Но я никогда не бывал в Калифорнии. — Адам улыбнулся. — Мы оба едем туда в первый раз.

Она повернулась к нему, опираясь на ограждение, держа руки сжатыми в замок за спиной, и задумчиво рассматривала его.

— Вы странный человек, Адам Вуд. Вам кто-нибудь уже говорил это?

Он нахлобучил шляпу поглубже на голову, чтобы ее не унесло ветром, и сощурился на солнце.

— Не могу сказать, что да.

— Так вот, вы странный.

Она смотрела на него еще какое-то время, на его длинные сильные руки, которыми он держался за ограждение, на прямую спину и широкие плечи, налицо, где появились мягкие морщинки, когда он задумчиво рассматривал горный пейзаж. В поезде было запрещено носить оружие на поясном ремне, и без кобуры, висящей на бедре, многие мужчины выглядели бы уязвимыми, почти голыми. Но не Адам.

Видно было, что он уверен в себе, спокоен, сдержан, и отсутствие широкого поясного ремня только привлекло ее внимание к его худым ягодицам и брюкам, которые сидели на нем лучше, чем они могли бы сидеть на ком-либо другом.

Энджел отрывисто спросила:

— Вас дома ждет девушка?

Он колебался только мгновение.

— Нет.

— Почему?

Адам ответил, не отрывая взгляда от гор:

— У меня есть дела поважнее, чем бегать за женщинами.

— Но, охотясь за мной, вы пробежали довольно большое расстояние.

Тогда он посмотрел на нее, и от искрящейся улыбки, которая озарила его лицо, ее щеки неожиданно залила краска.

— Да, — согласился он. — Вы правы.

Энджел отвела взгляд, она была раздражена и почему-то очень рада. Мужчины не заигрывали с ней. Мужчины с ней не флиртовали. За всю жизнь она не припомнит ни одного, кто бы позволил себе с ней подобные вольности. Но ей следует усвоить, что Адам Вуд не обязательно будет вести себя так, как она от него ожидает.

— Но вы меня еще не поймали, — напомнила она ему.

— А мне никогда этого особо и не хотелось. Думаю, любому, кто захочет вас поймать, придется очень несладко.

Она чувствовала на себе его взгляд — как ей показалось, насмешливый взгляд. Это тоже было с ней впервые: то, что над ней подтрунивают. Она не была уверена, что ей это нравится.

Энджел сказала со всем достоинством, на какое была способна:

— Папа, наверное, уже волнуется. Мне пора возвращаться.

Когда она уходила, Адам задержал свой взгляд на грациозной линии ее спины и покачивающихся бедрах, возможно, чуть дольше, чем следовало, а затем последовал за ней.

Большую часть времени Адам провел, глядя на Энджел со своего места через ряд, иногда открыто, иногда украдкой.

Она настояла, чтобы Джереми занял место у окна. Большую часть времени она проводила, склоняясь над ним, тихо восклицая, когда в ландшафте за окном показывала ему какое-нибудь новое чудо, мимо которого они проезжали. От ее заботы Джереми как будто становился сильнее и энергичнее, черпая жизненную энергию из радости Энджел, и этот процесс радовал Адама. Они негромко смеялись и тихо о чем-то беседовали, правда, слов Адам не слышал — погруженные в свой собственный мир, они представляли собой приятное для глаза зрелище. Глаза Энджел сияли, щеки горели, она была такой, какой и должны быть молодые девушки; полная надежд и радующейся жизни — любому случайному наблюдателю она показалась бы обворожительной. Незнакомые пассажиры, проходя мимо них, снисходительно улыбались, и когда Адам смотрел на нее, его охватывало изумление и желание ей покровительствовать и даже, пожалуй, ревность — чувство, которое было для него новым.

Адам привык к тому, что женщины реагируют на него определенным, весьма предсказуемым образом. Он не вполне понимал причину этого и был уверен, что ничего не делал для них специально, но женщины на него западали сразу. Он им нравился, они ему доверяли, и очень часто они слишком быстро дарили ему свое сердце. И не его вина, что ему нечего было предложить им взамен, и если он иногда использовал то, что так нравилось в нем женщинам, что бы это ни было, то это тоже не его вина. Он усвоил, что, когда наконец все приводилось в порядок и раскладывалось по полочкам, выходило, что жизнь — это честная сделка, в которой никто не отдавал ничего даром.

Энджел Хабер была первой женщиной, которую он не мог расположить к себе парочкой вежливых слов, первой женщиной, которая не смягчалась, когда он ей улыбался, первой женщиной, которая так долго и так сильно сопротивлялась, — первой после ее матери. Но Консуэло — это другое дело, это всегда было совсем другое дело. Энджел — это просто девушка, вспыльчивая, ругающаяся плохими словами и в чем-то даже опасная. Однако он ловил себя на мысли, что часто гадает, что бы ему такое совершить, чтобы ее глаза заискрились, когда она на него взглянет, и как сделать так, чтобы она смеялась так же, как она смеется сейчас. А еще он недоумевал, почему внезапно для него стало так важно, чтобы она перестала ему лгать.

Может, это произошло потому, что Энджел показала ему, какой, возможно, была Консуэло, пока Кэмп Мередит и прожитые годы не собрали свою дань. Может быть, это было что-то другое. Но поездка, которая начиналась как ненавистная обязанность со слабой надеждой на удовлетворительный исход, приобретала новое качество, становясь для него чем-то вроде вызова. Просто потому, что ему нравилось видеть улыбку Энджел.

Когда вечером они пошли в вагон-ресторан, у них было хорошее настроение, а еда очень сильно отличалась от той, какую они ели накануне в гостинице. Джереми говорил о переменах, которые произошли в железнодорожных перевозках за последние двадцать лет, и рассказ старика увлек Адама. Когда Энджел просматривала меню, ее глаза округлились, и она заказала себе семь блюд, начиная от имитации черепашьего супа и кончая двумя десертами: сладким кремом с персиками в бренди и куском шоколадного торта. Этот кусок торта оказался таким большим, что почти вываливался из стеклянной тарелки, на которой он был подан. Когда она заказала себе второй стакан вина, Джереми сделал ей выговор, а она скромно потупилась, но Адама этот спектакль не мог ввести в заблуждение. У него появилось чувство, что она держит свой бокал со спиртным не менее умело, чем мужчины, и это показалось ему забавным.