Жаклин Нейвин - Наследница из Гайд-Парка
Зависть мучила его – Триста любила какого-то неизвестного героического капитана Фэрхевена и родила от него сына. Они поженились и достаточно быстро заимели ребенка. Должно быть, это была сильная любовь.
Когда в двери появилась Триста, он почти испугался – так глубоко он был погружен в раздумья. Она вошла в комнату уверенно и спокойно.
– Очень любезно с твоей стороны, что ты ко мне зашел, – с подчеркнутой вежливостью сказала она. – Хотя ты и злоупотребляешь нашим старым знакомством. Все, что нас связывало, в прошлом. И ничему из того нет места в настоящем.
Роман постарался, чтобы его поза казалась более непринужденной, и всмотрелся в ее лицо.
– Ты сразу меня приняла, чтобы сказать мне это?
Она чуть заметно, подобно королеве, наклонила голову.
– Ты знаешь, что я говорю правду. Нужно, чтобы между нами было все ясно. И на этом покончим.
Эти слова его разозлили. Он и так плохо владел своими чувствами. Они были для этого чересчур бурными. Он уже попадал из-за своей вспыльчивости в ряд историй, и его даже звали за глаза «маленький лорд Грозный».
Когда он стал взрослым, его темперамент несколько поостыл. Сейчас он, опытный мужчина, умел справляться со своими вспышками. Но когда он был с Тристой, прошлое и настоящее каким-то странным образом перемешивались в его голове и он снова превращался в прежнего необузданного юнца.
Он поднялся и направился к окну, занавешенному синими шелковыми шторами. Собранная в складки ткань мягко ниспадала до самого пола.
– Ты знаешь, я скучаю о прошлом. – Он заметил, что ее спина напряглась. – О тех днях, что мы провели на болотах. Помнишь середину лета?
– Нет, – решительно произнесла Триста. Потом она подняла колокольчик, и тот громко зазвонил. – Где Белинда? Я просила ее немедленно принести чай.
Роман отметил, что Триста стала еще прелестнее. Ее волосы, мягкие, как прядильный шелк, поблескивали в неярком свете.
– Помнишь полночь, Триста? Мы танцевали как язычники.
– Не могу вспомнить, – чуть запнувшись, ответила она.
– Ты тогда в первый раз выпила вина и тут же порядком набралась. Ты выглядела просто восхитительно со своими чашками той ночью. Ты сбросила туфли и подняла юбку до колен...
– Роман, прошу тебя! – выкрикнула она.
Его имя, произнесенное Тристой, резануло его, словно нож. О чем она говорит? «Роман, прошу тебя, люби меня, пожалуйста, прекрати всю эту чушь и обними меня!» Именно это он хотел сейчас услышать.
– Я не желаю говорить о прошлом, – настойчиво повторила она. – Для меня это слишком болезненно. Я давно приняла решение забыть о старом и не собираюсь вспоминать то печальное время ради твоего развлечения.
– Почему ты так плохо к нему относишься? – спросил Роман. – Странно. Как я помню, тебе то время очень нравилось.
Ее глаза вспыхнули. Хоть она осталась сидеть недвижимо, Роман заметил, с какой силой она сжала подлокотники кресла.
– Мне это нравилось, поскольку ты можешь быть привлекательным, когда захочешь.
– Так что ты не так холодна, как пыталась показать это на балу? Рад это слышать.
– Я не недооцениваю тебя, Роман. Ты не потерял своих способностей. Это вызывает у меня тревогу, а я нынче не люблю играть с опасностью. Я уже женщина, а не глупая девчонка. Немногим мудрее, но куда прагматичнее. Даже циничная. Если ты не уйдешь, я попрошу тебя вывести, и ты можешь делать что хочешь, даже закатить скандал. – Ее голос перешел на крик, почти истерический. – Я не желаю вспоминать прошлое, понятно это тебе?
Она выпрямилась на стуле. Лежащие у нее на коленях кулаки побелели от напряжения. Роман почувствовал сожаление – как всегда после того, как с кем-то обменивался колкостями.
Он снова опустился на стул.
– Очень хорошо. Тогда о чем мы будем говорить?
– Ни о чем. Разве ты не видишь, что нам не о чем говорить? Я пытаюсь быть с тобой вежливой, но это невозможно. О, я вспоминаю, как ты себя вел, когда чувствовал себя забытым и отвергнутым. Ты ругался как сумасшедший. Надеюсь, ты меня поймешь. Между нами не может быть даже дружбы.
– От этого примирительного тона меня тошнит. Когда ты на меня сердилась, было значительно лучше. – Он чуть наклонился вперед и буквально впился в нее глазами. – Чувственнее.
Она широко открыла глаза:
– Я говорю с тобой, используя доводы разума, так что ты не сможешь воспользоваться нашей былой связью. Ни в каком виде.
– Может, ты боишься меня? – озадаченно спросил он. Триста вздрогнула, какое-то мгновение пыталась справиться с собой, а потом наклонила голову.
Хоть она так ничего и не произнесла, он знал ответ. И от этого ему стало горько. Неужели нет ничего, что изменило бы ее отношение? А он должен его изменить. Где-то в доме раздались звонкие голоса, и Триста подняла голову. Ее сын над чем-то смеялся. Ей стало тревожно.
– Я должен был жениться на ней, – внезапно сказал Роман. Она опустила веки и замерла.
– Я знаю. Мы можем это не обсуждать?
– Мой отец... ты знаешь... – А об этом он все еще не мог говорить. – У меня с нею было не так, как с тобой. Тереза не стала настоящей женой. Для такой семьи, как у меня, женитьба – это что-то вроде бизнеса. Ты это знаешь. Она совершенно не была на тебя похожа.
– Не была. Она была леди и имела наследство. Именно это тебе и требовалось, Роман. Знаешь, сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что ты, как и я, стал жертвой обстоятельств. И ни один из нас не обрел счастья.
– Я предлагал тебе решение.
– Чтобы я стала твоей любовницей? Да. Для тебя это было решение. Люди твоего класса считают это в порядке вещей.
– Мне не нравится, когда ты так говоришь – «твоего класса», словно мы разновидности животных.
– Это понятие выдумала знать, чтобы отделить свою породу от всех прочих. Выше других людей и даже выше морали. Вряд ли ты сам считал, что я буду при тебе любовницей, когда ты вступишь в брак, благословленный Богом и церковью. Это нарушение моральных ценностей, понятий добра и зла, издевательство над любовью.
От тоски ему хотелось завыть. Он не мог никак возразить на то, что она сказала, ее логика была, словно веревка на его шее.
– Да, мы имеем титулы и деньги в отличие от простого народа. Скажи мне, Триста, когда тебя признали одной из нас, твои взгляды на мир изменились? Нет, я вижу, что ты продолжаешь цепляться за старую плебейскую мораль. Ты всегда держала себя так, словно мое предложение тебя оскорбило. Но многие женщины мое предложение приняли бы и были очень довольны. Но ты, Триста Нэш, на это не пошла. Ты считала себя выше этого. Ты отнеслась к моему предложению с надменностью, возможно, ты и не могла поступить иначе. Впрочем, ты всегда отличалась от всех. До тебя и после я не встречал никого, кто бы с тобой мог сравниться. Наверное, именно поэтому я никак не могу с тобой расстаться.
