Кэрол Мортимер - Опасный обольститель

Женевьева ненадолго задумалась. С одной стороны, ей не хотелось, чтобы Бенедикт вмешивался в их с Уильямом раздор. Но с другой стороны, ей просто необходим человек, способный ее защитить. А Бенедикт как раз и был таким человеком. В его присутствии она чувствовала себя гораздо увереннее, не так уязвимо. Или ей это показалось…

Она не привыкла доверять мужчинам. И потому, когда Бенедикт догадался о происхождении синяка, Женевьева сначала испугалась. Теперь же, немного успокоившись, решила, что у нее есть время подумать, как лучше преподнести ему эту ужасную историю. Пока они дождутся доктора, пока тот ее осмотрит, она найдет подходящий вариант объяснений.

Женевьева посмотрела на Бенедикта. Он выглядел очень усталым. Казалось, морщинки у глаз и рта стали глубже. Наверное, он тоже практически не спал эти две ночи. Но вряд ли причиной его бессонницы была она. Женевьева прекрасно понимала, что ничего не значит для Бенедикта. Да, ему с ней весело и легко, он даже доставил ей удовольствие. Но он не испытывал к ней никаких серьезных чувств. Она не настолько глупа, чтобы этого не понимать. Почему же тогда он так беспокоится по поводу ее руки и даже решил послать за своим врачом? Возможно, потому, что он очень добрый и ответственный человек.

Только теперь Женевьева в полной мере ощутила, до чего у нее болит рука. Боль стала просто невыносимой. Пульсировала в запястье, не давая забыть о себе ни на минуту.

Раньше Уильям старался бить ее, чтобы, причинив боль, ничего при этом не сломать и не оставить синяков на видном месте. Таким образом, отцу и сыну удавалось избегать ненужных расспросов и пересудов. Но на этот раз Уильям был так взбешен, что совершенно забыл об общественном мнении.

Спустя полчаса прибыл врач, внимательно осмотрел руку и сказал, что сломана косточка на запястье. Доктор сделал ей тугую повязку, прикрепил к шее перевязь из марли, чтобы обеспечить раненой руке неподвижность, и дал болеутоляющее лекарство. После этого Женевьева почувствовала себя лучше. С облегчением вздохнув, она откинулась на спинку кресла и стала смотреть на огонь в камине. Бенедикт вышел из комнаты проводить доктора, Женевьева закрыла глаза. Она была рада, что боль утихла хотя бы на время.

Когда Бенедикт вернулся в гостиную через несколько минут, то увидел, что она уснула, дыша спокойно и ровно и слегка улыбаясь во сне. Судя по всему, ей снилось что-то очень приятное. В эту минуту Женевьева была особенно красива. Ее длинные черные ресницы оттеняли бледные щеки.

Больше всего на свете он хотел, чтобы его мысли были такими же невинными, как сон Женевьевы, хотел чувствовать такое же умиротворение, как и она. Но он понимал, что не успокоится, пока не узнает, кто нанес ей эту ужасную травму. Доктор сказал, что сломать косточку на запястье рукой трудно, почти невозможно. Кто же мог проявить по отношению к ней, хрупкому и беззащитному созданию, такую нечеловеческую жестокость? И зачем?

То, что произошло с Женевьевой, казалось Бенедикту настолько непостижимым и диким, что он не мог в это до конца поверить. Неизвестный злодей причинил не только физическую боль, но и сильно напугал и расстроил ее. Восторженный блеск в глазах Женевьевы угас. Теперь она, жизнерадостная и жадная до развлечений, была ко всему безучастна.

Только одно Бенедикт знал точно: он не покинет дом Женевьевы, пока она не скажет, кто так жестоко с ней поступил. Он просто обязан выяснить имя негодяя и отомстить за то, что он с ней сделал.

Проснувшись, Женевьева поняла, что не одна. В спальне кто-то был. Даже не в спальне, а в кровати рядом с ней.

Сердце сжалось от ужаса, страх парализовал ее. Вне всякого сомнения, это Джошуа. Муж, которого она так боялась, презирала и ненавидела. Кошмар вернулся. Она не могла этого вынести. Ей захотелось бежать куда глаза глядят. Она вскрикнула и хотела уже вскочить с постели, как вдруг услышала голос совсем другого мужчины:

— Успокойтесь. Все хорошо, Женевьева. — Ее нежно погладили по щеке. — Никто не сделает вам ничего плохого, пока я здесь.

Господи, это же Бенедикт!

Слава богу! Джошуа давно умер. Кошмар долгих шести лет кончился. Как она могла забыть? А Бенедикт…

Бенедикт не должен находиться в ее спальне. Это неприлично. Попросту недопустимо!

Женевьева открыла глаза. В комнате царил полумрак, горела только одна свеча. Он склонился над ней, смотрел с такой нежностью и беспокойством, что у нее мучительно сжалось сердце. Еще ни один мужчина никогда не смотрел на нее так.

— Я ждал вашего пробуждения, — улыбнувшись, проговорил он.

— Но как я оказалась здесь? Ведь я помню, что сидела в кресле в гостиной, — удивленно глядя на него, спросила Женевьева.

— Я перенес вас сюда.

Странно, она совершенно не помнила, как он перенес ее в спальню и положил на кровать. Женевьева взглянула на Бенедикта. Он был без пиджака, узел галстука ослаблен. Она надеялась, что он хотя бы не стал раздевать ее. Интересно, как долго она спала? И какое сейчас вообще время суток?

— А который час?

— Около двух.

— Ночи? — Глаза ее расширились от испуга. — Но вы не должны… Вы не можете быть в моей спальне в два часа ночи. Что подумают люди?

— Меня совсем не интересует, что они подумают. Мне гораздо важнее было оставаться рядом с вами, пока вам не станет лучше. Поймите, я не мог уйти.

Но это недопустимо! Он должен немедленно покинуть ее дом. Ведь если кто-то узнает, что Бенедикт Лукас находился ночью в ее спальне, разгорится колоссальный скандал. А вдруг об этом узнает Уильям? Нет, об этом лучше не думать. Одна мысль об Уильяме Форстере повергала ее в ужас. Как Бенедикт посмел совершить столь дерзкий поступок? Если его не волнует общественное мнение, то это совсем не значит, что оно не должно волновать ее. Он о ней совсем не подумал!

Но с другой стороны, он так трогательно о ней заботится. Его беспокойство искреннее. Разве какой-нибудь другой мужчина мог бы так переживать из-за состояния почти чужой женщины. Кто она ему? Не жена, не возлюбленная. Да к тому же он смог бы защитить ее от гнева Уильяма, если бы тот вдруг ворвался в дом. Рядом с ним она всегда чувствовала себя в безопасности.

После смерти мужа Женевьева думала, что теперь ей нечего опасаться. Она станет свободной и независимой. Как же она ошибалась! Теперь приходится терпеть жестокость пасынка. Но она должна справиться с этим сама, без посторонней помощи. Она не имеет права ни на кого перекладывать свои проблемы. В том числе и на Бенедикта. Пора привыкнуть к тому, что она свободна и независима, не стоит полагаться на кого-либо и ждать помощи от других людей.

Женевьева достаточно натянуто улыбнулась Бенедикту: