Наталья Павлищева - Трон любви
Гарем притих, валиде заперлась в своих покоях, не выходя, к себе никого не звала, сама ни к кому не ходила. Махидевран, напротив, ходила по гарему хозяйкой, все понимали почему – будущая валиде-султан.
Янычары в своих казармах на всякий случай проверяли оружие.
Лекари суетились в покоях султана и рядом с ним, но ничего толком сказать не могли, лишь разводили руками и поили Повелителя обще укрепляющими снадобьями. И без того бледный Сулейман совсем побелел, он лежал, ни на что не жалуясь и просто ожидая смерти. Султан все слышал, но не мог ни открыть рот, ни пошевелиться.
Это очень тяжело, когда вокруг суетятся, не зная, что слышишь, обсуждают то, как лечить, то, насколько это состояние опасно, то, что будет после смерти. Он и сам понимал, что ничего хорошего, потому что Мустафа мал, а янычары, которые за него, быстро сместят Ибрагима. У Ибрагима не столько власти и сил, чтобы противостоять янычарскому корпусу, но и сдаться просто так визирь не сможет. Значит, будет война внутри страны. Война внутри почти неизбежно означает нападение извне.
Сулейман не думал ни о Махидевран, ни о Хуррем, ни даже о детях, кроме одного – Мустафы, и то только потому, что тот наследник. Кто мог подумать, что при смерти окажется тридцатиоднолетний физически сильный и здоровый человек? Никто, а потому и к смене власти тоже не готовы.
Мысли умирающего султана были о том, что все старания предков, все их достижения будут бездарно потеряны из-за того, что кто-то сумел его отравить. И уже не столь важно, кто придет к власти, что будет с женщинами и детьми. Сулейман готовился к встрече с предками, которые обязательно укорят его в такой неготовности и потере.
Хуррем не смогла долго сидеть в своих комнатах в неизвестности, метнулась к кизляр-аге:
– Кизляр-ага, умоляю, скажите, что с Повелителем?
– Не знаю.
В руку перекочевал перстень, но евнух помотал головой, возвращая:
– Я действительно не знаю, Хуррем.
– Оспа? Чума? С лошади упал?
– Тьфу, пристала! Сказал же: не знаю. Никто не знает.
– А лекарь? Спросите у него. Вот, это для лекаря, – перстень вернулся к кизляр-аге.
Тот вздохнул:
– Да я и сам хотел спросить.
– И валиде захочет узнать…
– Да, пойду, расспрошу подробней.
Хуррем мерила шагами небольшое пространство подле ворот, ничего удивительного, ведь болен Повелитель…
Главный евнух вышел не скоро, ему понадобилось немало хитрости и ловкости, чтобы уберечься от строго охранявшего покой падишаха Ибрагим-паши и подластиться к лекарю. Ничего хорошего не услышал, похоже, предстояла смена власти. В гарем возвращался мрачней тучи.
Шех-заде Мустафа мал, ему даже обрезание сделать не успели, но никого другого просто нет. За Мустафу горой янычары, будут крутить юным султаном, как игрушкой. Конечно, помощником станет Ибрагим, кроме него, передавать присмотр за малолетним султаном будет тоже некому. Мустафа доверяет Махидевран, она пока имеет большое влияние на сына. У евнуха были не слишком теплые отношения с визирем: во-первых, несчастный изуродованный раб завидовал удачливому бывшему рабу, которого так любили женщины; во-вторых, кизляр-ага вычислил и удавил двух евнухов, которых визирь хитро пристроил в гарем для шпионажа. Кизляр-аге шпионы не нужны, хватает и валиде с Повелителем. Это было еще два года назад, нет, даже три, но такие вещи не забываются и не прощаются. Конечно, Ибрагим-паша не простил, хотя больше наводнить гарем своими людьми не пытался.
Если что-то случится с Повелителем, что же будет с властью, передавать ее просто некому…
Кизляр-ага вздохнул: тут не только смена власти, тут раздрай будет. Ибрагим-пашу янычары ненавидят, значит, будут против его пребывания визирем. У Махидевран не хватит ни сил, ни ума, чтобы удержать в узде всех, пусть и руками сына, это не Хафса Айше. Да и та едва ли сумела бы, гарем держать – это одно, а всю империю – совсем иное.
У евнуха тоскливо заныло сердце: ранняя смерть Повелителя означала развал самой Османской империи. Если уж до конца честно, то евнуху наплевать на империю, золото у него было припасено, но очень не хотелось терять теплое место, на котором он чувствовал себя, как рыба в воде. Кроме того, ему нравилось командовать наложницами и ссориться со строптивыми одалисками и султанскими женами тоже нравилось. Даже с этой Хуррем, чтоб ей! Нравилось, когда красавицы, пытаясь что-то заполучить или узнать, улещивали его, заглядывали в глаза, уговаривали…
Хуррем легка на помине, не успел шагнуть в ворота, тут как тут:
– Ну, что? Как Повелитель?
Кизляр-ага посмотрел на Хасеки, и ему вдруг стало жалко женщину. Вот кто пострадает в первую очередь. Даже если Мустафа сам окажется не способен занести меч над головами братьев, Махидевран просто заставит сына выполнить указ Мехмеда Фатиха: дети соперницы будут безжалостно уничтожены. И это правильно, хотя и жестоко.
Каково это – знать, что жизнь твоих детей висит на волоске? У кизляр-аги не могло быть детей, он и братьев-то не помнил, из дома забрали совсем маленьким, кастрировали тоже мальчишкой, но понимал, что матери слишком тяжело сознавать, что ее сыновья в опасности.
– Плохо, Хуррем, совсем плохо…
– Что с ним? Что Повелитель чувствует?
– Не знаю, я его не видел.
– А что же ты видел?!
– Вот приставучая! Я тебе повитуха-сплетница, что ли? – он кричал скорее от бессилия, чем от злости на женщину.
Та не отставала:
– Это не оспа? Не чума?
– Да нет же.
– У Повелителя жар?
Пришлось рассказать все, что услышал от лекаря. Пока евнух перечислял симптомы болезни, Хуррем не могла отделаться от ощущения, что ей это знакомо.
– Все, хватит с тобой тут болтать! Пойду к валиде-султан, она небось заждалась, а ты меня отвлекаешь.
– Спасибо…
От Хуррем не так часто услышишь спасибо, тем более кизляр-аге, тот некоторое время изумленно следил за легкой, несмотря на беременность, Хасеки Повелителя. Ох-хо… короткое у нее счастье оказалось.
А сама Хасеки Хуррем пыталась понять, что же не дает покоя в словах кизляр-аги. Да, был ужас от известия, сердце рвалось туда, к Сулейману, но было еще что-то, что она должна понять немедленно. Немедленно, словно от этого зависела сама жизнь.
Зависела жизнь… жизнь…
Хуррем вдруг встала как вкопанная, немного не дойдя до собственных покоев. Шедшая за ней Гюль даже налетела на султаншу.
– Что, госпожа, что с вами?
– Гюль… ну-ка пойдем быстрей. Позови Зейнаб!
– Она в комнате.
Буквально влетев в свою комнату и удостоверившись, что дверь плотно закрыта, Хуррем почти вцепилась в Зейнаб:
