Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи
Колен досадливо всплеснул руками:
— Жиро воспользуется этим и потребует в ближайшее время вернуть заем. Он далеко не глуп. Нет, теперь я в его власти, в ловушке. Я вынужден дать ему то, что он хочет.
Супруги растерянно смотрели друг на друга. Ортанс погладила живот. На душе у нее кошки скребли.
— Колен, разве можем мы пожертвовать сыном, которого я скоро тебе рожу? Он унаследует все, он будет хозяином мельницы! Я уговорила тебя занять денег ради нашего будущего ребенка…
Бумажных дел мастер уныло сгорбился. Жена тянула к нему руки, однако он остался стоять, где был.
— С тем же успехом может родиться вторая девочка, которая будет бесприданницей.
— Нет, это будет мальчик, я чувствую! — вскричала Ортанс. — Не отчаивайся, Колен. У нас есть еще время. В семье у Жиро траур. Свадьба будет не раньше чем через полгода. Когда время придет, я поговорю с Клер. Она поймет! У нее нет выбора, так уж сложилось. Ей придется выйти за Фредерика.
* * *
Бертий, лежа на кровати, прислушивалась к разговору супругов Руа и мысленно проклинала свое увечье. До нее долетали отголоски, но кое-какие слова она расслышала четко.
«Они говорят о Фредерике… — подумала девушка. — И о Клер!»
Девушка попыталась вернуться к чтению, но долгое отсутствие кузины ее тревожило.
«Причина может быть одна: Базиль приехал, и они заболтались. Но надо же и на часы смотреть!»
Бертий со вздохом закрыла книгу — дешевое издание романа «Отверженные» Виктора Гюго. Великий писатель умер в год, когда родилась Клер, которая восхищалась его талантом.
«Как только я приехала и дядя Колен познакомил нас с кузиной, я поняла: с Клер мне снова захочется жить!» — растроганно сказала она себе.
Девушки придумали уникальный мир, принадлежащий только им двоим, куда взрослым хода не было. Эта комната, обшитая дубовыми панелями и украшенная узорчатыми ковриками, помнила множество вечерних «представлений», на которых Клер читала наизусть стихи, разыгрывала кукольные спектакли или рассказывала романтические истории.
Бертий не могла вспоминать об этом без улыбки. Как они с кузиной мечтали о поцелуе прекрасного незнакомца, о принце на белом коне! Действительность оказалась куда менее лучезарной.
* * *
В жилище Базиля Клер вошла в состоянии восторженного возбуждения. Щеки у девушки горели, пальцы, наоборот, были ледяные. Она и мечтать не могла о таком захватывающем приключении! Жизнь вдруг утратила привычную монотонность, и все благодаря лазурноголубым глазам, как ей казалось, полным глубокого отчаяния.
Она порылась в шкафчиках, сбегала в кладовую, но нашла только кусок сала в кристалликах соли, твердый, как булыжник, да горсть заплесневевших лесных орехов в корзинке.
«Может, ядрышки еще съедобные… Если б было из чего сварить кофе или суп!»
В спальне нашлись заношенные до дыр штаны, попорченная молью рубашка и пыльный жилет. Она вспомнила, что Базиль в этой одежде работал в огороде.
«Хватит и этого! Остается шляпа или берет… Порядочные люди с обритой головой не ходят!»
Сунув вещи под мышку, Клер через внутреннюю дверь вошла в сарай. Она уже готова была поверить, что красавец-арестант ей привиделся. А еще он мог уйти, и они больше никогда-никогда не встретятся…
«Что, если он сбежал? Испугался, что я на него донесу?»
У Клер оборвалось сердце. Она вспомнила свои ощущения, когда теплой рукой он погладил ее по груди, по ноге… Ее тело пугающе быстро ответило на эти первые мужские прикосновения. Клер сравнила бы этот вызывающий головокружение трепет с сильной лихорадкой, нарушающей ток крови, пробуждающей опасную слабость. В свои годы она понятия не имела о плотской любви, несмотря на весьма точные предположения, сделанные на основе изучения природы и животного мира. Откуда же ей было знать, какой коварной бывает страсть, и о том особом притяжении между мужчиной и женщиной, которое они иногда испытывают друг к другу даже против своей воли…
Дрожа от нетерпения, она приблизилась к желтому огоньку свечи. Но где же Жан? Клер прошла к тому месту, где оставила Соважона. Рядом с собакой она увидела парня. Он лежал на соломе и, похоже, спал.
— Проснись! — прошептала она и потрясла его за плечо.
Жан открыл один глаз, зевнул.
— Ты не очень спешила! — сказал он.
— Быстрее не получилось. Какой ты нетерпеливый! — отвечала Клер. — Зато посмотри, что я нашла! Немного, конечно, но завтра вечером я принесу еще еды.
Он смотрел на нее без смущения, с удивленным видом.
— Почему ты так добра ко мне?
— У меня очень набожная мать. Считай, что она привила мне вкус к добродетели. Я уверена, ты не злой и ничего плохого не сделал. Но мне пора уходить! Оставляю тебе ключ от дома, вот он. Если нагрянут жандармы, спрячься в комнате Базиля. Замок они взламывать не станут, если в сарае никого не окажется.
— А если вернется этот твой Базиль? Он меня выдаст!
Клер отрицательно помотала головой. В Базиле она была уверена больше, чем в родителях.
— Нет. Он — бывший коммунар и сражался вместе с Луизой Мишель на баррикадах… в Париже! Скажешь, что ты мой знакомый. Базиль тебя защитит. До встречи, Жан! И будь осторожен!
Парень сел по-турецки и принялся рассматривать одежду.
— Ты мне жизнь спасаешь! — прошептал он. — Даже про шляпу подумала!
Клер совсем не хотелось уходить. С Жаном так интересно! Но элементарная осмотрительность взяла верх.
— Завтра вечером, в тот же час! Я покажу тебе пещеру.
— Клянешься? Ты ведь не предашь меня? Хотя лучше б я ушел сразу…
Базиль говорил почти то же самое этой зимой… Клер нашла нужные слова:
— Жан, в отличие от тебя, я никогда не знала ни холода, ни голода. Я просто хочу тебе помочь. Ой, надо же! Соважон лизнул тебе руку! Хорошо, что он у меня не злопамятный… Я тебя не боюсь, значит, и он тоже.
Ребяческая улыбка на лице беглеца окончательно ее очаровала.
«Я буду по нему скучать!» — подумала Клер. И, счастливая от того, что с ней случилось столько нового и интересного, она робко попросила:
— Обещай, что меня дождешься!
Жан кивнул. Он смотрел на нее, не зная, радоваться ему или удивляться. Полупес-полуволк встал, чтобы последовать за хозяйкой. Не чуя под собой ног, Клер побежала к мельнице.
* * *
Прием, оказанный отцом, быстро вернул ее к действительности. Бумажных дел мастер сидел за семейным столом, и вид у него был грозный.
— Клер! Где тебя носит? Уже четверть десятого!
Тон был строже
