Жорж Оне - Кутящий Париж
— Вы называете это сердцем? — яростно воскликнул полковник.
Звон колокольчика прекратил любопытные комментарии. Госпожа Леглиз и госпожа де Ретиф нехотя подвернулись к сцене, и Превенкьер не вытерпел, чтобы не шепнуть на ухо красивой блондинке:
— Вам невесело?
— Да, не особенно, — тихо отвечала она.
— Зачем же вы не уедете?
— Привычка. Каждый вечер отправляешься в театр или в концерт, где на один раз веселья десять раз умираешь от скуки. Но, если не делать этого, что же остается? Это как заведенная машина. Когда принадлежишь к обществу друзей и вместе выезжаешь, надо уметь зачастую жертвовать своими личными вкусами общим прихотям. Эти господа очень любят зрелища, не требующие напряженного внимания; в таких театриках они могут курить и удаляться оттуда без сожаления в середине спектакля, потому что конец, вероятно, будет здесь так же глуп, как и начало.
— Ну, а вам, сударыня, что было бы по душе?
— Сидеть у себя дома в обществе одного или двух симпатичных друзей.
Банкир не отвечал. Валентина бросила ему через плечо выразительный взгляд, после чего заговорила, переменив тон:
— Это очень хорошенький и поэтический балет, совсем не похожий на обычные пошлости и нелепое шутовство здешней сцены.
Молодая женщина расхваливала исполнителей, а Превенкьер не уставал ее слушать. О, разумеется, идеи этой очаровательной женщины не могли найти отклика в ее кружке. Уж, конечно, она никогда не вела подобных разговоров с Леглизом, Бернштейном, Варгасом и бравым полковником Тузаром. Только один Томье мог поддерживать их с честью; но стоит ли заниматься Томье? Поэтому прекрасный ротик вознаграждал себя за обычное молчание, а зеленые глаза в полумраке ложи сияли, как звезды, для единственного собеседника, достойного восхищаться их блеском.
Превенкьер, несмотря на свою проницательность, чувствовал себя внутренне польщенным исключительным вниманием красавицы. Ведь до отъезда в Африку и он был веселым жуиром. Овдовев в молодые годы, банкир имел любовниц, но довольно вульгарных; большинство их подвизалось на театральных подмостках. Вращаясь в деловом мире между биржевиками, которым легко приобретаемые деньги позволяют не стесняться тратами, он знал только продажную любовь и не искал иной. Слишком поглощенный задачей упрочить свое положение, чтобы любезничать в гостиных, он в то же время еще не вполне приобрел финансовую известность, чтобы привлечь взоры какой-нибудь крупной авантюристки. Заниматься любовью ему было недосуг, и он довольствовался любовными похождениями.
Но из Африки Превенкьер вернулся в ином положении. Он был очень богат, сильно выдвинулся и успел обновить свое сердце. Этот смелый завоеватель золота, знавший все финансовые хитрости, все уловки спекуляции, настоящий коршун, дрессированный для охоты на безобидных голубей, в сфере чувства сам был голубем. Госпоже де Ретиф достаточно было взглянуть на него, чтобы составить о нем верное мнение, а заведя с ним, по-видимому, поверхностный разговор, она совершенно разгадала эту натуру. Молодая женщина действовала теперь наверняка. А Превенкьер хоть и скрывал свое волнение, но не мог отделаться от обаяния опасной красавицы; аромат ее тела бросался ему в голову, и он трепетал, как школьник, от прикосновения платья Валентины, под ласкою ее взгляда. Балет кончился под громкие финальные аккорды оркестра. Пока публика аплодировала артистам, маленькая компания пришла в движение.
— Разве мы остаемся? — с усталым видом спросила госпожа Леглиз.
— Какая убийственная скука! — подхватил полковник Тузар.
— Да, все эти танцы довольно снотворны, — согласился Бернштейн.
— И если б не ножки танцовщицы в мужском костюме…
— Оставалось бы только уехать.
— А не уехать ли в самом деле?
— Едем!
— Куда?
— Ужинать.
Все встали. Таково было нормальное течение их жизни: праздник в саду днем, обед в ресторане, вечер в театре и как можно позднее ужин. Этих людей постоянно преследовала боязнь одиночества, если они слишком рано вернутся домой.
Однако, госпожа де Ретиф сказала:
— Ужинайте, если вам угодно. Оставляю вам своего брата, а сама ухожу: я падаю от усталости.
Это вызвало общие возражения. Устали! С чего же тут устать? Удивительное дело! Какой странный каприз!
— Конечно!
— Однако я тебя провожу, — засуетился Маршруа.
— Я доеду домой и одна.
— Боже мой, — вмешался тогда Превенкьер, — я очень соблазняюсь последовать вашему примеру, сударыня, и сочту величайшим для себя удовольствием проводить вас. Нам по пути… Так если вам только угодно?..
— С удовольствием.
Сбитый с толку Леглиз смотрел, как Превенкьер подал плащ госпоже де Ретиф, распрощался со всеми и вышел из ложи с его любовницей, прежде чем он успел выразить свое удивление единым словом. Пока Маршруа расплачивался с капельдинершей, Бернштейн заметил:
— Право, этот Превенкьер, должно быть, только и думает, как бы ему юркнуть в постель. Прозовемте его «старым соней».
Пипок полковника ему в ногу охладил его шутливость.
— Что такое? — спросил он.
— Помогите дамам выйти, — отрывисто произнес лихой драгун.
Госпожа де Ретиф с Превенкьером пробиралась тем временем в толпе зрителей, запрудивших коридоры. Они совсем не беспокоились об оставленной ими «ватаге», Эта чета как будто порвала всякую связь с кутилами, до такой степени быстро они расстались. Когда Валентина проходила мимо, встречные мужчины оглядывались на нее с восхищением. При свете электрических ламп ее волосы, яркий цвет лица и глаза точно горели. А за ней по пятам следовал, словно корсар, догоняющий прекрасную добычу, Превенкьер, наслаждаясь эффектом, который производила его дама, как будто он уже был ее счастливым обладателем.
У подъезда ему удалось скоро найти свой экипаж и он спросил:
— Улица Бассано, не так ли?
— Да, номер десять.
Банкир повторил адрес кучеру, занял место возле Валентины и захлопнул дверцу. Он молчал, пока они ехали до бульвара; ему хотелось сказать многое, но он не смел заговорить. Однако присутствие этой блондинки с золотистыми волосами, ее близость, нежное и ласкающее прикосновение ее плаща, смелая и сладострастная прелесть профиля, то темного, то освещенного, — все это волновало воображение Превенкьера и туманило его чувства. Он испытывал безумное желание схватить это соблазнительное существо в свои объятия, прижать к груди, упиться ароматом этой женщины, целовать ее волосы и крикнуть ей, что он ее обожает.
Как будто угадывая с женской проницательностью мысли этого наивного и вместе с тем хитрого человека, трепетавшего возле нее, Валентина кокетливо наклонялась и двигалась в своем углу, чтобы задевать шуршащей шелковой юбкой ноги своего кавалера. Наконец, сжалившись над его томлением, она заговорила с очаровательной приветливостью. И в одну минуту он почувствовал восхитительное облегчение, проникся бесконечной благодарностью к этой умной и милой особе, которая пришла ему на помощь в то время, когда он не знал, что делать, и бесился на свою неловкость.
