Полина Федорова - Полина Федорова
Генерал Захар Дмитриевич Олсуфьев находился в отпуске по случаю своей женитьбы. Предыдущий год был наполнен для него самыми разными событиями. Участвуя в боях против войск, заполонившими Европу неистового корсиканца Бонапарта, он был дважды ранен — при Прейсиш-Эйлау и под Гейльсбергом, за что король Прусский наградил его орденом Красного Орла I степени, а из рук императора Александра I он получил Золотую шпагу с алмазами и надписью «За храбрость». Затем ему был пожалован чин в генерал-лейтенанта и последовало назначение командовать 22-й пехотной дивизией, расквартированной на Волыни. Там-то и встретил свою судьбу бравый молодой генерал, без памяти влюбившись в прелестную дочку местного помещика Пининского Ангелику. После венчания, испросив отпуск, он привез молодую жену в Москву, показать ей красоты Первопрестольной и свое родовое гнездо Дмитровское, что находилось рядом с Горицами, недалеко от своенравной речки с поэтическим названием Медведица.
Старый барский дом Олсуфьевых, выходивший окнами на большой замерзший пруд, уже не вмещал все прибывавших и прибывавших гостей. Хорошо, что выручали два просторных флигеля, где любители поохотиться могли скромно, но вполне достойно разместиться вместе со всей своей амуницией. Слуги сбились с ног, хозяйка дома Катерина Игнатьевна рисковала получить нервический припадок, завидев очередной, подкатывающий к усадьбе экипаж.
— Боже мой, Захар, — выговаривала она сыну с тревогой, в который раз выглядывая в окно, — мне кажется, что ты задумал не охоту, а вавилонское столпотворение. Эдак вы все зверье в округе распугаете.
— Не беспокойтесь, матушка, — ободряюще произнес Захар Дмитриевич. — Почти все уже прибыли. Пожалуй, только Вронский что-то припозднился.
— Этому вертопраху ничто не указ. Он может и совсем не приехать. — Катерина Игнатьевна вздохнула. — Давненько я его не видела. Почитай, лет пять? Он у нас, помнится, гостевал, когда еще твой покойный батюшка жив был, Царство ему Небесное.
— Непременно сегодня увидите. Эту охоту он ни за что не пропустит, — усмехнулся Олсуфьев.
И он, несомненно, был прав. Вронский очень тщательно продумал весь замысел своей кампании, в результате которой упрямая Каховская должна была оказаться в его постели. Отчего он так уперся в эту идею, Константин Львович и сам себе объяснить не мог. Будет это блаженством или разочарованием — оставалось только гадать. Что последует за тем, когда произойдет сие долгожданное событие — он не ведал. Но упрямо и последовательно приводил в осуществление свой план.
Прошедшие недели Константин виделся с Александрой довольно часто, но каждая встреча была им тщательно выверена. То «случайное» столкновение в книжной лавке и непринужденная беседа о новинках, как бы нечаянно переросшая в жаркую дискуссию, но ни слова, ни намека на амурное ухаживание! Только чистейшие возвышенные игры разума. Через дня два, на тихом музыкальном вечере, под завораживающее пение итальянской дивы взгляды, и опять же, как бы случайные мимолетные прикосновения — обольщение мелодией и жестом. За сим последовала вполне официальная прогулка по бульварам, во время которой он то и дело заставлял ее улыбаться и пару раз даже хохотать, — все дружески, непринужденно, почти по-братски. А как-то раз, в поисках интересного предмета разговора Константин Львович заговорил с Каховской даже о политике! Так он раскачивал маятник ее чувств и ощущений. От безмятежности — к напряжению, от спокойствия — к искушению страсти. Одно настораживало, несколько раз он ловил на себе ее серьезный, как будто оценивающий взгляд и ему становилось не по себе.
Однажды, во время очередной «случайной» встречи, Александра сообщила Вронскому, что через коротких своих знакомых Оболенских получила приглашение от господина Олсуфьева поохотиться в окрестностях Горицы, а посему не далее как завтра поутру она отправляется в путь.
— Как жаль, что дела задерживают меня в Москве, — с разочарованием произнес Константин Львович. — Я хорошо знаком с Захаром Дмитриевичем и так же получил от него приглашение. Как бы мне хотелось отправиться вместе с вами. Но, увы… Хотя… Может быть… Я подумаю.
Он понимал, что Каховская вряд ли отменит поездку в последний момент из-за глупого, по ее мнению, страха перед возможностью слишком близкого общения с ним. Но его слова наверняка вывели ее из равновесия, поселили в душе беспокойство и — Константин Львович на это надеялся — трепетное ожидание. Утром, через посыльного Александра получила от Вронского дорогой, а посему возмутительно неприличный подарок — великолепное бельгийское охотничье ружье со стволом из дамасской стали и короткую, не совсем учтивую записку:
«Примите, мадам, в знак моего глубочайшего уважения и восхищения Вами. Не вздумайте возвращать сразу. Хотя бы попробуйте его в деле. Ваш В».
Александра Федоровна перед искушением не устояла. Ружье тут же перекочевало в багаж. Оружие было еще одной, но уже «мужской» слабостью ее натуры. Собственно, тот кинжал, что когда-то в пылу ссоры метнул в нее покойный муж, был из коллекции трепетно собираемой ею в течение многих лет. Да и ссора разгорелась именно из-за этого, не «свойственного бабам» увлечения. Хорошо, что под руки тогда попалась кочерга, а не что-либо более опасное, хотя и сей предмет в рукопашном бою оказался весьма полезен.
В одном возке с Оболенскими она добралась до Дмитриевского и была радушно встречена хозяйкой дома Катериной Игнатьевной, ее сыном Захаром Дмитриевичем, в котором сразу же узнала того самого генерала, полагавшего, что «есть роды занятий, решительно не предназначенные для дам», и его прелестной молодой женой — Ангеликой Воиновной. Несмотря на наплыв гостей, ей предоставили маленькую чистенькую комнатку в левом крыле дома.
Всю дорогу к Олсуфьевым Александра размышляла о событиях прошедших недель. Никто и никогда так настойчиво и красиво не ухаживал за ней, никто и никогда не вызывал в ней столь сильных и противоречивых чувств, как Вронский. Не сразу, но все же она разгадала его маневр и не могла не восхититься. Ловок, бестия! Он действовал умно и искусно, играя на слабостях, взывая к достоинствам, одновременно развлекая и возмущая, искушая и обольщая. Она чувствовала, что невольно с нетерпением начинает ожидать его следующего хода. Константин ее приручал, как некоторые оригиналы приручают диких зверей, желая превратить их в своих домашних любимцев. Александра усмехнулась. Ее бы должно возмущать такое отношение к собственной персоне, но происходящее лишь забавляло. Пусть изображает из себя бывалого охотника, он еще не знает, что сам превратился в добычу.
