Ромэн Сарду - Далекие берега. Навстречу судьбе
Августус Муир стал в Лондоне глашатаем будущей королевы!
Муир не удержался и с чувством превосходства посмотрел на тестя.
«Славный немец» находился на вершине почестей и славы.
Через несколько часов, когда слуги начали убирать со столов и из буфетов, чья-то рука схватила маленькую Шеннон за запястье и вытащила из-под стула, где малышка заснула.
Это была Трейси Муир.
Трейси поставила девочку перед канделябром, заставила ее высунуть язык, осмотрела зубы, руки, уши, глаза, пощупала волосы.
— Ладно. Этот дурак мог попасть и в худший переплет, — прошептала она.
Состояние девочки было замечательным.
Трейси потребовала от директора сиротского приюта Брэдингтона Тимоти Таудрея немедленно привезти ей досье на ребенка. Из досье она узнала, что Шеннон в возрасте всего нескольких часов нашли на ступеньках церкви Святой Троицы. Никто не искал малютку. Директор приюта на все лады расхваливал сиротку: «Шеннон — очень нежная и смышленая девочка. Я не собирался включать Шеннон в хор для сегодняшнего выступления, поскольку считал ее слишком маленькой. Она тайком присутствовала на репетициях и самостоятельно выучила песни. Когда Шеннон пришла ко мне, чтобы предложить свою кандидатуру, выяснилось, что она лучше других знает мотив и немецкие слова! Эта малышка никогда не жаловалась на свою судьбу и не жалела других. А если она принимала какое-либо решение, то берегись! Вам повезло. Если вы обеспечите ее средствами, она далеко пойдет!»
Такие слова не могли успокоить Трейси Муир.
— Мне невыносима сама мысль об удочерении!
Теперь Трейси Муир находилась в маленькой гостиной своих покоев в обществе девочки и Бата Глэсби, которого она велела позвать.
Правая рука ее мужа заметил:
— Обратной дороги нет. Завтра удочерение сирот из Брэдингтона произведет в королевстве фурор. Сегодня вечером Августус стал государственным деятелем. Что скажет общество, если посол Ганноверской династии начнет с того, что не сдержит данного им слова? Шеннон невозможно вернуть в приют.
— Тем не менее не может быть и речи, чтобы эта нищенка безосновательно носила фамилию Муир! — возразила Трейси. — Неужели я ей позволю когда-нибудь потребовать долю, принадлежащую моим детям? Неужели я ей позволю отдаться на милость всех этих охотников за приданым?
Шеннон дремала в глубоком кресле.
— Об этом будем знать только мы с вами, — сказала Трейси. — Разумеется, Шеннон останется в этом доме, так надо. Ее будут кормить и воспитывать так, словно она является членом нашей семьи, вместе с моими родными детьми, но удочерите ее вы, Бат!
— Я?
— Она будет Муир лишь на словах. Я хочу лишить ее всех прав законным способом.
Глэсби покачал головой.
— Надо поговорить об этом с Августусом.
— Разумеется не надо. Августус относится к этому несерьезно! — воскликнула Трейси. — Завтра он уезжает в Ганновер. Да и когда это он занимался даже своими родными детьми? Поверьте мне, он уже забыл об этой девчонке. И потом, мы его хорошо знаем. Порой он бывает несдержан на слова. Мы должны устранить последствия его непоследовательных действий.
Глэсби собирался продолжить спор, но Трейси положила этому конец, пригрозив, что расскажет мужу о его неумеренной страсти к азартным играм.
— Вы знаете, как Августус боится подобного легкомыслия. Он слишком высоко ценит деньги. Если он уличит вас в этом, вы лишитесь всех своих средств!
На следующий день Дермот Уилмот, поверенный Монро, ставший десять лет назад поверенным Муира, тайком составил подлинный акт об удочерении девочки Бартоломью Глэсби.
После этого маленькая Шеннон поняла, что никогда больше не вернется в сиротский приют Брэдингтона, что ни в чем не будет нуждаться в богатой приемной семье, но она так и не смогла уяснить, кто в действительности стал ее отцом.
1708 год
После убийства Томогучи на остров на реке Саванваки нога человека не ступала на протяжении двадцати лет.
Заросли кедра и белой сосны стали гуще, разросся кустарник. На остров пришел умирать старый волк, несколько хищных птиц свили на деревьях гнезда.
Но в первый день марта 1708 года на северном берегу Саванваки показалась повозка.
Белый мужчина вел быка, запряженного в повозку, в которой сидели женщина и двое детей.
Мужчина вбил в землю два толстых кола, привязал к ним веревку, переплыл реку на мелководье, а затем перекинул с острова на берег висячий мост.
При помощи корзины, к которой были приделаны ролики, женщина и дети смогли переправить инструменты и провизию, лежавшие в повозке. Мужчина вернулся на берег и по очереди переправил на спине жену и двух сыновей. Он взял из повозки несколько оставшихся важных инструментов, в том числе винтовой домкрат, а затем разобрал ее.
Течение Саванны было слишком переменчивым, и переправить быка через реку не представлялось возможным.
Мужчина привязал быка к дереву и воссоединился с семьей на острове.
На острове уже был сложен очаг. Поспешно возведенная хижина служила им убежищем на ночь.
Они поужинали кукурузной кашей и в сумерках легли спать.
— Наконец-то! — прошептал мужчина, обращаясь к жене.
Над их головами в чистом небе, усеянном звездами, плясали мириады светлячков и светящихся мушек.
Ранним утром на южном берегу Саванваки показались двое индейцев. Они пристально рассматривали новый стан. Белый мужчина взял в руки мушкет и велел жене и детям не выходить из укрытия.
На пироге приплыли еще несколько индейцев. На подступах к острову один из индейцев вытащил две стрелы и рукой метнул их в сторону белого мужчины.
На одной из стрел был медный наконечник, на второй же наконечника вообще не было. Означало это войну или мир?
Мужчина преломил стрелу с наконечником, сохранив вторую стрелу. Затем он положил мушкет на землю и выбросил содержимое мешочка для боеприпасов в воду.
Церемония принятия акта о ненападении совершилась.
Все индейцы тут же исчезли.
Женщина и дети собрали мох и сухой валежник и разожгли костер, придав ему продолговатую форму. Мужчина вернулся на северный берег реки, к своему быку, и зарезал его. Животное, которого удерживала веревка, забилось в конвульсиях, замычало, а затем понемногу затихло. Мужчина разделал тушу, разрезая мясо на тонкие полоски.
Вернувшись на остров, он натер свежее мясо солью и повесил его над огнем. Мясо подсушивалось на медленном огне. Наконец оно закоптилось в достаточной мере, чтобы быть пригодным на протяжении многих месяцев.
