Лин Хэйр-Серджент - Хитклиф
— Уверен, сэр, вы поможете мне одержать бо́льшую.
— Мало чувства, сэр, мало — но вы правы. Истинный друг не спускает ошибок, но учит, как их исправить. Вот, к слову, — вам надо научиться входить в комнату.
— Сэр?
— Любой увалень может перешагнуть порог, но только джентльмен умеет вступить в помещение. Смотрите. — Поставив чашку и отложив газету, он схватил со стола шляпу и поднял лежавшую у камина кочергу. — Предположим, что это моя трость, поскольку настоящая куда-то запропастилась, и представим, что я пришёл к вам с визитом.
— Но вы должны приехать верхом, и у нас будет хлыст, а не трость?
— Не мелочитесь, Хитклиф, мы говорим гипотетически, а гипотетически мы в Лондоне. Итак, гипотетический дворецкий объявляет гипотетического джентльмена, и тот входит в дверь — вот так. — С этими словами мистер Эр вышел в холл. — На голове у него шляпа, в левой руке трость, хлыст, шпага — неважно, в правой — ничего, но эта рука пребывает в состоянии вежливой готовности.
— Готовности к рукопожатию?
— Отнюдь; смотрите и увидите. Джентльмен изящно заносит ногу над порогом — вот так, — одаривает собравшихся приятной улыбкой и при этом обводит их взглядом — цепким, но спокойным — вот так — и входит. Далее он направляет мысок ноги на самого значительного из присутствующих — на вас, Хитклиф! — плавно подносит правую руку к шляпе большим и безымянным пальцами. Приподнимает шляпу, сгибается в поясе, наклоняя голову и шляпу одновременно — вот так. Однако, когда он выпрямляется, шляпа остаётся у него под мышкой слева — вот так. После этого джентльмен сердечно глядит на хозяина и негромко здоровается. Что? Чему вы смеётесь?
— Извините, но я не видел, чтобы вы исполняли эти мартышкины пируэты, и я, хоть убейте, тоже не буду.
Он с минуту постоял в прежней позе, потом в притворном гневе швырнул к камину шляпу и кочергу.
— Чёрт возьми, приятель, я своё оттанцевал, а вам ещё придётся поработать, прежде чем вы получите право этим пренебрегать. Первым делом вы должны показать, что знаете приличия, и доказать, что уважаете общество. Утвердитесь в чужих глазах, а после можете, по моему примеру, поступать, как вам вздумается.
Он бы продолжал говорить ещё долго, но тут вошёл Джон, благообразный и чем-то очень недовольный. Я подумал было, что он пришёл посмотреть, кто тут швыряется кочергами, но, как оказалось, я ошибся.
— Сэр, — начал он, — в библиотеке неладно?
— Неладно? Что там может быть неладно?
— Кто-то учинил там беспорядок.
— Так приберитесь, Джон. Зачем обращаться ко мне?
— Это подозрительный беспорядок, сэр.
— Трудно описать, сэр. Я полагаю, вам лучше взглянуть самому.
Мистер Эр встал, я не двинулся с места.
— И мистеру Хитклифу тоже стоит пойти — его присутствие может вам понадобиться, — добавил Джон.
Он странно, почти весело взглянул на меня. Я пошёл за ними.
После ночной стычки мы с Джоном разговаривали только по делу, да и то односложно, но я знал, что он ревностно бережёт хозяина (своего ровесника, которому служил с малолетства) и что моё миролюбивое поведение в последние месяцы отнюдь не рассеяло его подозрений. Миролюбие это давалось мне тяжело; у меня кулаки чесались разукрасить Джону физиономию в отместку за дюймовый шрам над правым глазом, который я по его милости получил. Единственной реакцией мистера Эра на ссору, о которой весь дом говорил полторы недели не умолкая, было указание Джону впредь величать меня мистером Хитклифом. Это был бальзам на мою уязвлённую душу: несколько хозяйских слов причиняли Джону куда горшие муки, чем все мои побои.
Джон повёл нас в эркер, где я обычно занимался. В первую секунду я не понял, что произошло. Мне показалось, что мой уголок кто-то убрал нарядными праздничными лентами. Но нет: книги, которые я с вечера сложил на краю стола, были раскрыты, изорваны и разбросаны по столу, стулу и ковру. Мало того: то, что я поначалу принял за пёстрые ленты на столе и оконных занавесях, оказалось чернильными полосами — кто-то расплескал вокруг содержимое моего чернильного прибора.
Я взглянул на мистера Эра, ожидая грозы, но он только скривился.
— Ладно, — кивнул он. Потом посмотрел на Джона: — И кто, по-вашему, совершил этот нелепый поступок?
Джон внимательно изучал пряжки на своих башмаках.
— Боюсь, что не могу сказать, сэр.
— Боюсь, что можете. Говорите.
Джон робко взглянул на меня.
— Это чернила мистера Хитклифа, сэр.
— Да, — сказал мистер Эр. — И что с того?
— Ну, вчера, около девяти часов вечера, я услышал шум в холле и выглянул. Мистер Хитклиф, крадучись, выходил из библиотеки. Я стоял в тени, и он, не замечая меня, прошёл мимо к парадному выходу.
Это было правдой, и я подумал, что разгадал его игру. Я действительно заходил в библиотеку вернуть на место чернила, которыми рисовал твой портрет. Само собой, я хотел сохранить это в тайне. Мой таинственный вид заставил Джона заподозрить неладное. Он вошёл в библиотеку, убедился, что всё в порядке, и тогда учинил разгром, чтобы после свалить на меня.
Теперь мистер Эр повернулся ко мне.
— Что вы на это скажете, Хитклиф?
Оправдываться было бы ниже моего достоинства.
— Джон прав, я действительно заходил вечером в библиотеку.
Я сложил руки на груди.
— Зачем?
— Это никого не касается.
Он коротко усмехнулся.
— Всё загадочней и загадочней. Это могло бы подтверждать вину — но каков мотив? Поступок бессмыслен до безумия!
Внезапно лицо его вновь приняло решительное выражение.
— Я докопаюсь до сути, я пойму. Оставайтесь здесь.
Он быстро вышел из комнаты.
Мы с Джоном остались наедине с уликами. Я смотрел на него холодно и спокойно, он нахально улыбался мне в лицо. Я делал вид, что не замечаю. Ходики на камине тикали в такт качанию маятника больших настенных часов, то немного перегоняя его, то отставая. Наконец Джон сказал:
— Попались? Посмотрим, что вы запоёте, когда мистер Эдвард разберётся!
— Дурак! — тихо сказал я. — На какие глупые уловки ты идёшь, чтобы меня опорочить! Не ожидал я этого даже от такого тупицы!
Он рассмеялся.
— Мы одни, мистер Хитклиф, — можете не ломать комедию. Дурак-то вы — гадить там, где вас приютили и обласкали.
— Что ж, охота притворяться — притворяйся, — сказал я, до боли щипля себя за руку, чтобы не вцепиться в жирное горло этой скотины, — потому что скоро тебя разоблачат, и ты ещё пожалеешь.
На физиономии его проступило искреннее изумление, но тут в комнату снова вошёл мистер Эр. Мы вопросительно взглянули на него.
