Лаура Паркер - Опьяненные страстью
– Что это за прогресс, если мужчины поднимаются в небо на пузыре с горячим воздухом?
– Полеты позволяют без труда составить точные карты местности, а после того, как будет изобретен механизм управления воздушными шарами, мы сможем преодолевать огромные расстояния с неслыханной скоростью.
– Дай-ка мне повозку, четверку лошадей, и посмотрим, кто достигнет финиша быстрее. Ради такой победы я готов сломать хлыст.
– Я имел в виду перевозку громоздких, тяжелых грузов. Когда-нибудь у каждого крестьянина будет свой воздушный шар, чтобы возить сено, картофель и даже скот на базар.
– Значит, и свиньи будут летать?
Эверли разразился хохотом, а Себастьян продолжал развивать собственную мысль:
– Кроме того, воздушные шары можно использовать и в военных целях.
Выражение лица Эверли мгновенно изменилось.
– Я слышал, Бони[14] намерен напасть на нас с воздуха. Тебе что-нибудь известно об этом?
– Ровным счетом ничего, – солгал Себастьян.
Эверли пренебрежительно фыркнул:
– Лягушатники[15] не признают никаких правил. Мне рассказывали, что этот выскочка-корсиканец раздает чины за военные заслуги! Простолюдины и аристократы имеют одинаковый чин, довольствие, сидят за одним столом. Вопиющая нелепость!
– Многие считают, что Наполеон командует самой дисциплинированной армией в мире.
Эверли старательно обдумал это заявление, перевел взгляд на свой бокал с коньяком и наконец произнес:
– И все-таки как ты намерен поступить с Шервудом?
– Никак.
– Но его секунданты…
– …беседовали с тобой, а не со мной. – Себастьян устремил на кузена взгляд ярко-синих глаз. – Я ни на что не соглашался. Завтра утром я уезжаю в Кент. Надеюсь, больше наши с лейтенантом пути не пересекутся.
В этом Эверли явно сомневался.
– На карту поставлена честь семьи. Ты обязан остаться и смириться с неизбежным. Мы оба знаем, как мужчины, отказывающиеся от дуэли, становились жертвами наемных убийц. Еще один способ навлечь позор – смола и перья. А в прошлом году какого-то бедолагу выхолостили. – Он помедлил, припоминая подробности. – Разумеется, несчастный не был дворянином, вроде служил секретарем у аристократа и соблазнил его жену.
– Нашел чем развлекать гостя!
Эверли пустил в ход новую тактику:
– Неужели тебе не скучно сидеть в деревне, разыгрывая ученого? Ненавижу математику. Считаю только десятками, чтобы не ломать зря голову. – Так и не дождавшись ответа, он испробовал еще одну уловку: – Состязание по боксу в следующем месяце обещает быть грандиозным зрелищем! Дерутся чемпион в тяжелом весе Джим Белчер и Цыпленок Пирс. Останься, дождись боя!
– Нет, благодарю.
Эверли нахмурился и заглянул в свой стакан, гадая, чем бы еще соблазнить друга. Внезапно он вскинул голову:
– У мадам Борделез новая девчонка. На трапеции творит такое…
– Я уже познакомился с ней, – невозмутимо перебил Себастьян. – Удивительное изобретение эта трапеция.
Эверли не отставал:
– Может, ты припас для себя в деревне какой-нибудь лакомый кусочек? И теперь спешишь в уединенный приют любви?
– Жаль разочаровывать тебя, Брам, но я никогда не вожу женщин в Кент. Садясь за работу, я забочусь прежде всего о том, чтобы меня ничто не отвлекало.
– А Элиотт иного мнения. – Эверли лукаво прищурился. – Он заявляет, что именно женщины являются предметом твоих экспериментов.
Себастьян вздохнул:
– Судя по всему, Элиотт не умеет держать язык за зубами.
– Значит, это правда? Элиотт божится, что со времен Казановы не появлялось столь откровенной рукописи о приключениях в постели. Неужели ничего мне не расскажешь? – Его огорчение казалось неподдельным. – Похоже, ты готов показывать эти несчастные бумажки каждому проходимцу, только не своим родственникам!
Вежливый стук в дверь прервал беседу.
– Прошу прощения, – произнес дворецкий Эверли, внося в комнату серебряный поднос. – Почта лорда Брекона.
Себастьян взял протянутые конверты. Бегло просмотрев первое из писем, довольно объемистое, он разорвал его на мелкие кусочки и швырнул в камин. Затем вскрыл второй конверт и вытащил оттуда единственный тонкий листок бумаги.
– Ей-богу, запах духов слышен даже отсюда! – воскликнул Эверли. – Пламя прежней страсти раздувает тлеющие угли воспоминаний?
– На редкость приятных воспоминаний, – подтвердил Себастьян с тонкой улыбкой. – Самых лучших в моей жизни. – Он поднялся. – Прости, Брам, но нам придется прервать беседу. Я ухожу.
– У нее, случайно, нет компаньонки?
– Разве тебе мало одной любовницы? Постой-ка, неужели ты до сих пор не помолвлен?
Круглое лицо Эверли залил румянец.
– Почти женат. На второй дочери лорда Ривертона, Шарлотте. Милое дитя, робкое, как мышка. Впрочем, давно пора остепениться – в августе мне стукнул тридцать один год.
– Рад за тебя, – вздохнул Себастьян. Вернувшись в Лондон, он обнаружил, что почти все его прежние знакомые успели связать себя узами брака. Правда, брак не мешал им развлекаться, как обычно, в клубах, игорных домах и спальнях любовниц, но между ними и Себастьяном образовалась незримая пропасть.
Он поднес к носу надушенный лавандой листок. Например, его женатые друзья больше не получали любовных писем, источающих аромат французских духов, с приглашениями на обед.
Эверли прочистил горло.
– Так как насчет дуэли, кузен?
Себастьян покачал головой.
– Не волнуйся, Брам. Шервуд не вызовет меня, даже если захочет. Поскольку он не пытается скрыть свои намерения, вскоре ему объяснят в штабе, что к чему.
Эверли перевел изумленный взгляд на горстку клочков бумаги в камине, а затем с уважением посмотрел на младшего кузена.
– Значит, у тебя есть связи в штабе?
Улыбка придала лицу Себастьяна очарование херувима, только под густыми рыжеватыми ресницами блеснул недобрый огонек.
– Неофициальные, кузен, только неофициальные.
Глава 6
По прошествии двух недель Мадлен наконец выяснила, по какой причине тетки терпят присутствие в доме миссис Селдон. Эта женщина обладала подлинным талантом швеи. Стоя перед высоким узким зеркалом и разглядывая собственное отражение, Мадлен искренне изумлялась, словно видела перед собой незнакомку.
Ее фигура осталась стройной, но утратила болезненную худобу. Слегка округлившись благодаря щедрым порциям сливок, сыра и яичного крема, Мадлен превратилась если не в Афродиту, то в Цирцею. Платье с завышенной талией, сшитое из блестящего серого шелка оттенка «лондонский туман», изящно задрапировывало ее вновь обретенные чарующие формы. Юбка ниспадала до самого пола, образуя сзади короткий шлейф. Серебристый шнурок, завязанный бантиком, стягивал платье чуть ниже груди. Сам лиф представлял собой полоску ткани шириной всего в четыре пальца, расшитую серебряной нитью. Мадлен опасалась, что стоит ей нагнуться – хотя бы для того, чтобы поправить чулок, – как ее грудь выскользнет из глубокого выреза платья.
