Барбара Картленд - Любовь в отеле «Ритц»

Маркиз подумал, что прямо ответить на вопрос девушки было бы ошибкой.

Никогда до Вильмы не встречал он женщин, с которыми так легко, как с ней, было беседовать на любые отвлеченные темы, словно рядом с ним мужчина.

Но, несмотря на широкие познания Вильмы, он ясно понял, что в вопросах любви и сексуальных отношений она была совершенно наивна.

Не получив ответа на свой вопрос, девушка мельком взглянула на своего спутника и спустя минуту проговорила:

— Видимо, мне не подобает касаться этого предмета, но с отцом мы беседуем обо всем на свете. С моей стороны было непозволительно позабыть о существовании ряда запретных тем. Мне следовало бы помолчать.

— Смею надеяться, я отношусь к той же категории собеседников, что и ваш отец, — заметил маркиз, — и поэтому мы можем обсуждать все, не чувствуя при этом неловкости.

— Даже Прекрасную Отеро? — спросила Вильма.

— Думаю, о ней и так слишком много говорят без нас с вами, стоит ли нам присоединяться к этому хору голосов, — холодно сказал маркиз. — Может быть, лучше я расскажу вам о Кара Пеонсии, которая прославилась своим трюком — раскачиваться под куполом, держась зубами за трапецию?

Тут Вильма расхохоталась так, что совсем забыла про Прекрасную Отеро.

Маркиз же тем временем задумался над тем, как отреагировала бы его юная спутница на новую моду — нескромность, доходящую до неприличия.

Парижские студенты, изучающие искусство, несколько лет назад сняли «Мулен Руж», чтобы отметить там свой традиционный «Бал Четырех Искусств».

На балу две девицы стали сравнивать свои ноги, а скоро и другие присутствующие включились в соревнование.

Неожиданно одна из натурщиц, весьма гордившаяся своими прелестями, вскочила на стол, уверенная в своей победе.

Мона, так звали девушку, не видела ничего плохого в своем поступке.

Но после того как в тот вечер она скинула с себя всю одежду, утром следующего дня ее вызвали в полицию. Вместе с другими девицами, последовавшими ее примеру, она предстала перед судьями.

Их оштрафовали на несколько сотен франков и дали время для уплаты штрафа.

Наказание было не слишком серьезным, но подобная сумма значила непомерно много для обитателей Латинского квартала, и двумя днями позже там разгорелся бунт.

Заголовки газет по всему миру кричали о событиях в Латинском квартале.

Спустя год убогий маленький мюзик-холл на рю де Мартирс уже каждый вечер собирал толпы народа, и все потому, что там можно было посмотреть, как женщина раздевается донага.

Таково было начало.

И хотя «Фоли-Бержер» не заходил столь далеко, однако те, кто выступал там, тоже демонстрировали довольно обнаженной натуры.

«Пожалуй, было бы ошибкой с моей стороны везти Вильму в» Фоли-Бержер «, — решил маркиз.

Тем не менее любопытно бы взглянуть на ее реакцию.

Они проехали по всему Булонскому лесу, побывав и в самых уединенных его уголках, и там, где толпилась прогуливающаяся и разъезжающая в своих экипажах публика.

Затем Линворт пригласил Вильму на ленч в ресторан, расположенный на берегу Сены.

Зал ресторана находился на третьем этаже, и сидя у окна, Вильма могла видеть проплывающие вверх и вниз по реке баржи.

Она любовалась чайками, прилетавшими с моря, и солнцем, отражавшимся в речных водах.

Ее сердце замирало от восторга.

Маркиз точно предугадал ее настроение.

Он сомневался, что раньше какая-нибудь другая женщина, из тех, что он приводил в этот ресторан, хотя бы раз посмотрела в окно.

Все они не спускали глаз только с него.

— Я убеждена: Париж — самый красивый город в мире, — сказала Вильма, оторвавшись наконец от вида за окном, чтобы сосредоточиться на еде. — И я никогда в жизни не пробовала ничего более вкусного, чем здешние кушанья.

— Я всегда думал об этом же, бывая в Париже, — подтвердил маркиз. — И хотя мой повар бесподобно готовит, французы умудряются каким-то образом превратить любое блюдо в произведение искусства.

— Вы нашли точные слова, — воскликнула Вильма, — я постараюсь запомнить их.

— И это все, что вы будете вспоминать обо мне по возвращении в Англию? — поинтересовался маркиз.

— Пет, конечно же, нет! — возразила Вильма. — С вами было так восхитительно побывать всюду и поговорить об интересующих меня вещах, ведь с женщинами о многом не поговоришь, им это просто неинтересно.

Маркиз улыбался, глядя на нее.

— Полагаю, большинство из них, — сказал он, — занимает только тема любви, а именно об этом, я чувствую, вы знаете меньше всего.

— Я никогда ни в кого не была влюблена, — призналась Вильма, — но думаю, любовь должна быть… чем-то изумительным, сравнимым разве что с возможностью прикоснуться к звездам или добраться до луны.

— Некоторые считают, любовь похожа на раскаленное, расплавленное солнечное ядро, — заметил маркиз.

Вильма на мгновение притихла. Затем призналась:

— Мне не очень понятно такое сравнение. Что вы имеете в виду?

— Когда вы выйдете замуж, — попытался пояснить маркиз, — ваш муж научит вас. Это нечто такое, что трудно объяснить словами, но можно почувствовать сердцем.

— И несомненно… душой, — на одном дыхании выпалила Вильма. — Я знаю, любовь… частица души человека.

Маркиз подумал, как ей удается всегда придумать что-то оригинальное, но, конечно, она была права.

Хотя сам он глубоко сомневался, была ли когда-нибудь затронута его собственная душа, если вспомнить о любом из его многочисленных любовных приключении с красивыми женщинами.

Окончив ленч, они вышли из ресторана, и маркиз сказан:

— Я планировал отвезти вас домой, но давайте сначала съездим, посмотрим на Эйфелеву башню, а завтра, может быть, вы захотите подняться на нее.

— С превеликим удовольствием, — согласилась девушка. — Но вы действительно не заняты и сможете потратить на меня свое время и завтра?

— Думаю, я смогу все уладить, — как и в прошлый раз успокоил ее маркиз.

Вильма пролепетала что-то похожее на изъявление восторга, а потом проговорила:

— Когда вчера я молилась на ночь, я не знала, как благодарить Бога за ваше появление в моей жизни. Мне было бы так тоскливо всего лишь иметь возможность отправиться по магазинам с кем-нибудь из горничных, пока папа спит, и если бы не вы, я совсем не знала бы, куда мне пойти.

— ; Мы еще не побывали в Лувре, — заметил маркиз, — но я оставляю посещение музея на дождливый день.

— , А если такового не случится?

— Тогда, без сомнения, нам придется заставить себя забыть о сияющем солнце, поскольку Лувр необходим нам для нашего самообразования.

Манера, в которой он произнес эти слова, рассмешила девушку.