Мишель Моран - Дочь Клеопатры

Октавия ахнула.

— Ой, простите, — прибавил он, улыбаясь до ушей, и Галлия молча кивнула.

— Как вы прекрасно выглядите, госпожа.

Я повернулась.

— Прекрасно? Словно простыней накрыли. Как можно в этом ходить? Глупости!

Все это я сказала по-парфянски, однако брат сердито ответил мне на латыни.

— Это же toga praetexta. Да и Марцелл нарядился так же.

По краю его одеяния тянулась багровая полоса. Впрочем, мою тунику сшили из куда более благородной ткани.

Тут Александр свистнул, заметив красные сандалии у меня на ногах.

— Настоящая римская царевна! — И, не обращая внимания на мои гневные взгляды, спросил: — А что, глаза ей не накрасят?

— Рим должен помнить, что это юная девушка, — повторила Галлия, — а не девица из грязного лупанария.

— Довольно, — вмешалась Октавия, но я и так поняла, что лупанарий — это место, где женщины продаются для плотских утех.

Галлия улыбнулась.

— Он спросил.

Приблизившись к Александру, я дотронулась до золотого диска, висящего на его шее, и глухо сказала:

— Вот мы и стали настоящими римлянами.

Брат отвел глаза. Вслед за ним вошел Марцелл, улыбка которого помогла мне забыть, что мы — только пленники, переодетые римскими гражданами. Его недавно вымытые волосы вились на затылке, оттеняя смуглую кожу.

— Ты просто изумрудная богиня, Селена. Уверен, это дело рук нашей Галлии.

— Да, хорошо получилось, господин.

Октавия пристально оглядела нас с братом.

— Готовы?

Рабыня кивнула.

— Теперь они такие же римляне, как сам Ромул.

Александр несмело покосился на меня. Мы последовали за Галлией к портику, где младшие дочки Октавии смирно ждали нас в тени. Не помню случая, чтобы в детстве мне приходилось вот так сидеть. Они вообще вели себя тише воды ниже травы. Все в мать, подумала я. И тут же запретила себе вспоминать о собственной маме, лежащей теперь в холодном саркофаге рядом с отцом.

Провожая нас по мощеной дороге на виллу Цезаря, Галлия предупредила:

— У входа в триклиний вас встретит кто-нибудь из рабов и попросит снять сандалии.

— Чтобы омыть нам ноги? — спросил Александр.

— Да. После этого можно входить. Номенклатор объявит о вашем прибытии, и вам покажут ваши кушетки.

— Римляне едят, полулежа на кушетках? — удивилась я.

— А египтяне поступают иначе?

— Конечно. Мы сидим за столами. В креслах или на стульях.

— Ну, столы-то будут, — отмахнулась Галлия. — Но без стульев. А кресла только для стариков.

— А как же брать еду? — забеспокоился Александр.

— Наклонившись. — Увидев наши вытянутые лица, провожатая пояснила: — Там будет дюжина столиков, окруженных кушетками. Цезарь всегда сидит позади, а справа, напротив пустого конца его стола, располагаются места для самых важных гостей.

— И сегодня они достанутся вам, — предсказала Октавия.

— Но мы не знаем, как себя вести! — воскликнула я.

— Ничего страшного, — успокоил меня племянник Цезаря. — Обопритесь на левый локоть, а правой рукой берите еду. Главное, — прибавил он с озорной улыбкой, — не вздумайте пробовать свинью по-троянски.

— Марцелл! — возмутилась Октавия.

— Но это правда! Помнишь, чем кончился пир у Поллиона?

— Поллион — вольноотпущенник, он и курицу правильно не приготовит, — возразила мать и вновь обратилась к нам: — Здесь можете спокойно есть все, что подадут.

Непослушный сын за ее спиной отрицательно замотал кудрями. Брат хохотнул, и мне едва удалось сдержать улыбку. Перед нами выросли широкие бронзовые двери виллы Октавиана, и я вонзила ногти в ладони. В ушах невольно зазвенел сердитый голос матери: в таких случаях она всегда велела разжать кулаки.

— Пришли, — с тревогой произнес Александр.

Я взяла его под руку, и мы шагнули за порог в вестибул. Дом поразил меня простотой. Ни кедровых столов, инкрустированных самоцветами, ни пышных чертогов, задрапированных индийскими шелками. Лишь бледная мозаика изображала выступление актеров, да старая комедийная маска на стене встретила нас пустыми глазницами и зловещей усмешкой. В атрии горели свечи перед бюстами Юлиев, но я не увидела ни одной крупной статуи Октавиана или его родных. Только мрамор с голубыми прожилками на полу позволял догадаться, что здесь обитает герой-завоеватель.

— Мы словно попали в дом купца, — шепнула я.

— Или крестьянина, — отозвался брат. — Где же у них мебель?

Впрочем, когда у самого триклиния раб торопливо вышел нам навстречу, я мельком заглянула за дверь — и поняла замысел Октавиана. Если там, где часто бывают посетители, была самая что ни на есть затрапезная обстановка, то в летней пиршественной комнате, куда разрешался доступ только приближенным особам, даже подставочки для яиц и кубки поблескивали серебром. С кушеток роскошными складками ниспадали яркие красно-коричневые шелка, а мраморный фонтан извергал ароматную лавандовую водичку. Одной стороной комната выходила в сад; на ветру колыхались длинные льняные занавески, сквозь которые просвечивало заходящее солнце.

— Перед людьми он прикидывается скромным, — неодобрительно произнесла я по-парфянски.

— А для приятелей закатывает царские пиры, — подхватил мой брат.

Номенклатор, как нас и предупреждали, громко объявлял имя каждого из прибывших. Когда наступила наша очередь, все повернули головы.

— Александр Гелиос и Клеопатра Селена, царевич и царевна Египта.

Послышался удивленный ропот, и гости принялись оживленно переговариваться.

— Идите за мной, — мягко сказала Октавия, отпустив Галлию в атрий, поужинать с хозяйскими рабами.

Пересекая комнату, я заметила, как из-за углового столика поднялась Юлия. Единственное дитя Октавиана, она ничем не напоминала его — видимо, унаследовала внешность от матери. Этим вечером на красавице была бледно-голубая туника.

— Марцелл! — Юлия улыбнулась, бросив в мою сторону холодный оценивающий взгляд. — Идем, — проворковала она и, вложив ему в руку изящную ладошку, повела нашего спутника прочь.

Я хотела пойти за ними, но Александр успел меня удержать.

— Мы сидим не с ними. Вот наше место.

Он указал на кушетку, где Цезарь что-то писал на свитке. Нам предстояло ужинать в обществе Юбы, Агриппы и Ливии.

— Вы почетные гости, — произнесла Октавия.

Ее брат наконец поднял глаза и вяло улыбнулся кончиками губ.

— Как мило, — сказал он, имея в виду наши новые одежды, и выпрямился; остальные за столиком тут же последовали его примеру. — Почти как римляне.

— Они и есть римляне, — уточнил Агриппа.