Мэри Бэлоу - ПРОСТО ЛЮБОВЬ
Это было так просто.
Его внешность действительно не имела значения. В конце концов, это же не было ухаживанием. По правде говоря, она чувствовала благодарность, даже признательность, за то, что он пригласил ее. За последние десять лет ни один мужчина не приглашал ее на прогулку.
Дэвид первым закончил рисовать. Он почистил свои кисточки и оглянулся на Энн.
– Ты хочешь подойти посмотреть, мама? – спросил он.
Он выбрал для рисования одинокую скалу. Энн увидела, что она выступала за край мыса, чтобы когда-нибудь полностью отделиться и упасть вниз на берег. А пока она все еще крепко цеплялась за мыс под небольшим углом, и растительность все еще росла в ее расселинах, соединяя ее с землей. Дэвид изобразил ее так, что Энн разглядела такие детали, которые до сих пор оставались для нее незаметными, несмотря на то, что она просидела там, бездельничая с широко открытыми глазами, в течение пары часов. Он использовал множество оттенков, чтобы изобразить то, что ее неопытному глазу казалось просто бледно-серым и зеленым. Многие взрослые гордились бы, написав такую картину. Она бы гордилась.
– О, Дэвид, – сказала она, обняв сына за плечи. – Мистер Аптон действительно был прав насчет тебя, не так ли?
– Но это настолько плоско, мама, – запротестовал мальчик.
Графиня улыбнулась им поверх своего мольберта.
– Мисс Джуэлл, – сказала она, – вы необыкновенно терпеливы. Ваш сын и я не были интересной компанией. Можно мне посмотреть на твою живопись, Дэвид?
После того, как мальчик согласно кивнул, она подошла и стала смотреть на его рисунок.
– Ах, – произнесла графиня после пристального молчаливого разглядывания в течение целой минуты. – У тебя действительно глаз художника. Не хочешь ли взглянуть на мой рисунок?
Дэвид устремился к ее мольберту, и Энн последовала за ним.
– Ох, ну я вам скажу! – воскликнул Дэвид.
Они оба стояли, в течение нескольких мгновений, молча рассматривая ее работу.
Графиня нарисовала море, искрящееся на солнце и отражающее синеву неба, и пушистые облака, которые проплывали по нему. Но это не было милой картинкой, подумала Энн. Это было не просто воспроизведение видимой действительности. Было трудно облечь в слова то, чем это было. Картина каким-то образом увлекала зрителя под воду и на небо. А возможно, это было не совсем так. Возможно, вы ощущали больше: словно вас растворили и в воде и в небе.
Как сказал Дэвид? Видеть вещи такими, какими они сами себя видят. Откуда он это узнал?
– Ох, посмотрите, кто идет, – внезапно сказала леди Росторн, тепло улыбаясь, и поднимая руку, чтобы помахать. – Сиднем, какая приятная встреча!
Энн резко повернула голову, чтобы посмотреть и увериться, что это был именно мистер Батлер, шедший по тропинке вдоль утеса, и одетый точно так же, как в тот раз, когда она впервые его увидела. Единственным дополнением в его костюме была шляпа. Он снял ее, как раз в тот момент, когда она на него посмотрела.
Дэвид сильно толкнул ее в бок и наполовину спрятался за ее спину.
– Мама, – прошептал он, точнее почти прохныкал.
– Доброе утро, Морган, мисс Джуэлл, – произнес Сиднем Батлер, оставаясь на тропинке.
– Разве это не чудесно? Я решил сократить путь и пойти напрямик после посещения одной из ферм.
– А мы рисуем, как видишь, – сказала ему леди Росторн. – Не хотел бы ты подойти и указать на ошибки в моей мазне?
Энн показалось, что несколько мгновений он колебался, но потом подошел. На мгновение он встретился с Энн взглядом, и она почувствовала нелепое учащение пульса, как если бы у них имелась общая тайна. Она должна была встретиться с ним позже. Они должны были пойти на прогулку вместе.
Как глупо чувствовать себя, словно они, в некотором роде, находились в процессе ухаживания. И как… ужасно.
– Разве я когда-нибудь критиковал что-либо из нарисованного тобой, Морган? – спросил Сиднем, подходя ближе, чтобы встать перед ее мольбертом, в то время как Дэвид потянул Энн прочь с тропинки. – Я бы не осмелился.
– Ты никогда не критиковал, – согласилась она. – Ты всегда был добр и ободрял меня. Но я всегда очень нервничала, когда ты приходил посмотреть на мои работы.
– Это, – после продолжительного молчания сказал он, склонив голову к картине, – Действительно, очень хорошо, Морган. Ты очень сильно выросла, как художница, с тех пор, как я в последний раз видел твои работы.
Леди Росторн улыбнулась и придвинулась поближе к нему, склонив голову набок и рассматривая живопись.
– Теперь я вижу, что это, возможно, действительно заслуживает внимания, – заметила она с улыбкой. – Но этим утром я открыла для себя еще одного юного художника. Ты уже встречался с Дэвидом Джуэллом, сыном мисс Джуэлл? Дэвид, это мистер Батлер, управляющий герцога и мой давний друг детства.
– Дэвид, – сказал мистер Батлер, оборачиваясь, чтобы взглянуть на него.
– Сэр, – Дэвид быстро кивнул ему и еще сильнее прижался к Энн. – Моя живопись не столь хороша. Я не могу видеть такие большие вещи, – взмахнув рукой, он указал на живопись леди Росторн.
– А я не могу видеть такие маленькие вещи, – сказала графиня, кивнув в направлении его собственного рисунка. – Но и большое и малое существуют, Дэвид, и в них обоих живет божественное начало. Я помню, ты сказал мне это однажды, Сиднем, когда я была в таком же возрасте, как и Дэвид, и была убеждена, что я никогда не смогу рисовать так же хорошо, как и ты.
Ох, подумала Энн, почувствовав некоторый дискомфорт в желудке. Она смотрела на его спину и вспоминала свое впечатление о его длинных артистических пальцах. Так он действительно был художником?!
– Могу я взглянуть на твою живопись, Дэвид? – спросил мистер Батлер, и они все обернулись, чтобы посмотреть на него. Дэвид все еще прижимался к Энн.
– Она слишком плоская, – сказал Дэвид.
Но мистер Батлер рассматривал его рисунок в том же молчании, что и во время просмотра картины леди Росторн.
– Кто-то научил тебя, – сказал он, – использовать огромное разнообразие оттенков, чтобы воссоздать тот цвет, который, как ему кажется, видит необученный глаз, когда смотрит на какой-либо предмет.
– Мистер Аптон, – сказал Дэвид, – учитель рисования в маминой школе.
– Ты хорошо усвоил его уроки для столь юного художника, – сказал мистер Батлер. – Если бы ты рисовал эту же самую скалу в разное время суток или при другой погоде, цвета были бы другими, не так ли?
– Она и выглядела бы по-другому, – сказал Дэвид. – Свет – странная штука. Свет – это не только свет. Мистер Аптон говорил мне то же самое. Знаете ли вы, сэр, что свет, подобно радуге, имеет те же самые цвета, даже если мы не можем их видеть?
