Барбара Картленд - Честь и бесчестье
— Когда-нибудь я непременно покажу вам свой сад, — сказал герцог. — Его заложил еще мой дед. Он вообще значительно переделал наш загородный дом, а для устройства сада пригласил лучших садовников того времени.
— Позвольте мне угадать, кого именно! — воскликнула Шимона. — Наверняка это были Уильям Кент[15] и «Умелец» Браун[16].
— Вы великолепно разбираетесь в данном предмете, мисс Уонтидж, и абсолютно правы в своих предположениях.
— А сохранилась ли у вас какая-нибудь мебель, сделанная Уильямом Кентом?
— Да, несколько стульев, — ответил герцог.
— О, как бы мне хотелось взглянуть на них! — воскликнула Шимона.
— Мне доставит огромное удовольствие показать их вам.
Шимона собиралась было задать еще несколько вопросов относительно интересовавшего ее предмета, но вдруг вспомнила, что ей не удастся увидеть ни сады герцога, ни его мебель.
Завтра утром она исчезнет из его жизни так же внезапно, как и вошла в нее. Навсегда…
Отец ни в коем случае не должен догадаться, где она провела эти два дня и что делала!
Мысленно Шимона уже начала сочинять правдоподобную историю, которая объясняла бы, откуда вдруг у них взялась настолько значительная сумма денег, что теперь отец может даже позволить себе совершить путешествие за границу.
В этом, как надеялась девушка, ей наверняка поможет доктор Лесли. А уж Нэнни она как-нибудь сумеет уговорить ни под каким видом не выдавать ее тайну. Шутка сказать — ведь ее не было дома целых два дня!
По крайней мере Шимоне удалось сделать так, что Нэнни не было известно ее истинное местонахождение. Правда, кухарка настаивала на точном адресе, но Шимона все же не сказала его, а написала на клочке бумаги и вложила в конверт, заставив Нэнни поклясться вскрыть его только в случае крайней необходимости.
— Если папе вдруг станет хуже и доктор Лесли решит, что надо послать за мной, только тогда ты откроешь конверт, — наставительно произнесла Шимона.
— Ох, не нравится мне вся эта таинственность, — отозвалась Нэнни, сокрушенно покачивая головой. — И если бы ваша матушка сейчас видела нас с небес — упокой Господи ее святую душу! — она сказала бы то же самое!
— Мама тоже хотела бы, чтобы мы спасли папу, — в тысячный раз повторила Шимона.
Но Нэнни все же продолжала недовольно ворчать, даже в тот момент, когда Шимона покидала дом.
«Мне все равно, что случится со мной, лишь бы папа поправился», — убеждала себя Шимона.
И все же она чувствовала легкую боль в сердце при мысли о том, что никогда больше не увидит герцога. Не увидит его удивительно прекрасного лица, не услышит этого голоса, звучание которого заставляло трепетать ее душу…
Она заметила, с каким восторгом герцог оглядел ее, когда она вошла в гостиную перед ленчем. На Шимоне уже не было шляпки, в которой она ездила смотреть военный парад. В это время герцог угощал старика Мак-Крейга стаканчиком шерри.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы спокойным шагом пересечь комнату и подойти к мужчинам. В глубине души Шимоне хотелось только одного — стремглав подбежать к герцогу и поскорее очутиться рядом с ним!..
— О чем вы думаете? — вдруг спросил герцог, прервав ее размышления.
— О вашем загородном поместье. Велик ли там дом?
— Чрезвычайно велик, чрезвычайно внушителен и, на мой взгляд, необыкновенно красив! — с шутливым пафосом произнес герцог.
— Это наверняка так и есть, — откликнулась Шимона, — ибо у вас замечательный вкус.
Он стремительно обернулся к ней, и она увидела удивление на его лице.
— Это прозвучало грубо? — торопливо спросила Шимона. — Мне, наверное, не следовало этого говорить…
— Напротив, я воспринимаю ваши слова как комплимент. Они доставили мне огромное удовольствие!
Шимона на минуту задумалась, а потом, запинаясь, сказала:
— Вы, очевидно, удивлены, что… актриса разбирается в таких вещах, как хороший вкус…
— Я этого не говорил.
— Но подумали.
— Честно говоря, меня смущает другое — вы слишком легко читаете мои мысли.
— Так же, как вы — мои…
— А вам, похоже, есть что скрывать от меня, и делаете вы это весьма успешно.
Некоторое время они ехали в молчании, потом герцог сказал:
— Я хотел бы, чтобы вы доверяли мне, хотя и понимаю, как мало оснований у вас для этого.
Шимона вздохнула:
— Я… сама очень хотела бы довериться вам… Ненавижу тайны!.. Это так неприятно и утомительно — что-то скрывать…
— У меня такое чувство — хотя, возможно, я и ошибаюсь, — словно вам трудно говорить неправду.
— Так оно и есть. Я никогда не лгу! — гордо произнесла Шимона. — За исключением…
— За исключением данной минуты?
Шимона беспомощно развела руки.
— Пожалуйста, прошу вас… — умоляющим тоном сказала она, — не говорите ничего… Мне и так тяжело, а ведь я пошла на это только потому, что вы этого хотели…
— И делаете все просто замечательно, — вполголоса заметил герцог. — Настолько, что я удивлен, озадачен и в высшей степени заинтригован!
Шимона сидела выпрямившись и смотрела прямо перед собой.
Солнечные лучи заиграли на конской сбруе. Должно быть, от этого у нее заслепило в глазах, а может быть, причиной тому явился человек, сидевший рядом с нею в фаэтоне?
Наконец их экипаж достиг Кью-Гарденс. Вскоре подъехал и второй фаэтон, которым управлял Алистер.
Компания начала осматривать сады, и очень скоро выяснилось, что старик Мак-Крейг хорошо разбирается в растениях, особенно в тех, что были обнаружены учеными сравнительно недавно.
За все время прогулки Алистер не произнес ни слова, а так как старый горец в основном обращался к Шимоне, герцогу тоже ничего не оставалось делать, как погрузиться в молчание.
— Открыть новое растение так же увлекательно, как и новую планету. А может быть, даже еще увлекательнее, — высказал свое мнение старик Мак-Крейг.
— Вероятно, вы имеете в виду Уран, сэр, — промолвила Шимона с улыбкой. — Я читала о том, что ее открыл сэр Уильям Гершель[17]. Интересно, ведь до того как стать астрономом, он был музыкантом.
— Совершенно верно! — воскликнул Мак-Крейг, явно удивленный осведомленностью девушки. — Полагаю, вам также известно, что дугласова пихта названа так по имени Дэвида Дугласа, который завез ее в наши края с западного побережья Америки.
— Должна признаться, сэр, но меня гораздо больше интересуют цветы, чем деревья, — робко произнесла Шимона. — Моя матушка тоже очень любила их. Помнится, она рассказывала, как, будучи еще маленькой девочкой, была поражена, впервые увидев золотую лилию.
