Лора Ли Гурк - Супружеское ложе
«Заставить снова влюбиться в тебя…»
— Верно, — с готовностью согласился он, отставив горшочек и наливая себе шампанского, после чего откинулся назад и оперся на руку.
Виола покачала головой. Кажется, он абсолютно безразличен к тому, что его разоблачили.
— А что, уже действует? Уже?
Виола нахмурилась и сделала глоток шампанского.
— Полагаешь, твоя победа — всего лишь вопрос времени? С твоей стороны весьма самонадеянно думать, будто меня можно столь легко завоевать, да еще используя такую нехитрую тактику, как пикники и шампанское!
— Означает ли это, что ты не хочешь лепешек? — деланно удивился он.
Виола поджала губы и склонила голову набок. При виде лепешек решимость ее поколебалась.
— А сливки? Ты привез сливки?
— Разумеется.
Он отставил бокал и вынул еще один горшочек.
— Передай мне лепешку, — сдалась Виола, в свою очередь ставя бокал на тарелку.
Он разрезал лепешку вдоль и вручил ей обе половинки вместе с ложкой.
— Так и знал, что лучший способ действий — это подкуп.
— Наоборот, — проворчала она, накладывая взбитые сливки на лепешку. — Меня не одурачишь. Лепешки, джем, шампанское. — Она с аппетитом надкусила лепешку. — Ничего тебе не поможет.
— Виола, сжалься, — взмолился он, тоже принимаясь за лепешку. — На что мне приходится идти, чтобы завоевать твою благосклонность!
Виола не удержалась от улыбки, глядя, как он запихивает в рот половину лепешки, намазанной толстым слоем сливок и джема.
— Я страдаю. Ты ведь знаешь, я предпочитаю абрикосовый джем ежевичному!
Он стер большим пальцем с уголка губ каплю джема, слизнул и многозначительно уставился на нее:
— Но ежевика имеет свои достоинства.
Она распознала этот взгляд. Распознала разумом, телом и сердцем. Этот горячий, проницательный взгляд. И напряглась, наблюдая, как он откладывает недоеденную половину лепешки. Но не смогла подняться и отскочить, когда он подвинулся ближе, так, что коснулся ее бедра своим.
— У тебя весь рот в джеме.
— Ты все это придумал, — не поверила она, продолжая жевать, но все же провела пальцем по губам, чтобы удостовериться, не лжет ли он. — И никакого джема у меня на губах нет.
Джон небрежно опустил палец в горшочек с джемом, подцепил немного и коснулся ее рта.
— Теперь есть.
Это игра, их игра, в которую они часто играли когда-то. Во время таких пикников, если никто не смотрел, Джон мазал джемом ее губы, а потом стирал его поцелуями. Когда они поженились, это стало частью их утреннего ритуала. Завтрак в постели, ежевичный джем и любовь… Он говорил об этом еще вчера, а сегодня снова напомнил ей. Напомнил о ее давних чувствах к нему, вновь вытаскивая на свет божий подробности, которые она вынудила себя забыть.
— Ты всегда любила постельные игры по утрам…
Джон подался вперед. Теперь его губы были совсем близко. И этот понимающий взгляд…
Внезапно показалось, что все ее попытки быть холодной и отчужденной совершенно тщетны. Что-то светившееся в золотисто-карих глубинах его глаз рождало жар в ее теле, таявшем, словно сливочное масло на полуденном солнце. Он нагнулся еще ближе.
Она ненавидела его. Ненавидела!
Его губы почти касались ее рта.
— Не хотелось бы, чтобы ты весь день проходила измазанная джемом. И что скажут люди? Я мог бы сделать тебе одолжение и сцеловать его.
Виола безуспешно пыталась взять себя в руки.
— Какое благородное предложение. Я слышу голос истинного джентльмена! Но не забывай, что это публичное место.
— Это не играет роли, когда люди женаты, — тихо рассмеялся Джон, почти касаясь губами ее губ.
Виола уперлась ладонью ему в грудь, пытаясь отстраниться.
— Неужели даже на людях я не могу чувствовать себя в безопасности от твоих назойливых ухаживаний?
— Не только на людях, но и в любом месте, — коротко ответил Джон.
Виола замерла. Джон застыл. Оба не двигались, словно завороженные ее нерешительностью. Его грудь казалась под ее ладонью твердой мускулистой стеной, но сердце билось так же тревожно, как и ее собственное. Возможно, это всего лишь игра воображения, потому что трудно различить биение сердца под белой полотняной сорочкой и жилетом цвета кофе, однако в глазах безошибочно читалось желание.
Как давно он не смотрел на нее так. Сколько лет прошло с тех пор, как она жаждала этого взгляда!
Но больше не жаждет. Теперь не жаждет.
— Это неприлично, — нахмурилась Виола, пытаясь вновь стать ледяной богиней. — Хэммонд, ты забываешься!
— Виола, не собираешься ли ты напомнить мне о моих манерах, когда у самой весь рот в джеме?! — негодующе воскликнул он.
— Собираюсь!
Она вытерла липкий джем, которым он намазал ей губы. Хватит с нее подобных игр!
— Что ты наделала? — вознегодовал Джон улыбаясь. — Размазала по лицу и теперь будешь ходить с огромным лиловым пятном!
Он провел пальцем по ее щеке.
— Прямо здесь.
У нее перехватило дыхание. Неужели она забыла нежные прикосновения Джона? Больше восьми лет прошло, и все же по телу, как тогда, бежит озноб. Кажется, это было только вчера.
— На нас смотрят, — в отчаянии прошептала Виола.
Его пальцы продолжали ласкать ее щеку.
— Если они смотрят, — прошептал он, впившись взглядом в ее губы, — дадим им пищу для сплетен!
Его голос звучал хрипло, тихо, словно он испытывал то же самое, что и она.
Негодяй. Распутник.
Он коснулся ее губ своими, и она снова задохнулась, на секунду став невероятно легкой. Ей вдруг показалось, что она падает.
Она все забыла: как он мазал ей губы джемом, только для того чтобы приникнуть к губам поцелуем, забыла вкус этих поцелуев, сладость его прикосновений. Он заставлял ее вспомнить то, чего она не хотела помнить, то, что доставляло ей так много радости.
Неужели она так ничему и не научилась?
Неужели ничего не усвоила?
Он манипулирует ею, чтобы добиться своего. В точности как делал еще до свадьбы. Джон преподал ей самый горький и жестокий урок, какой только можно преподать любящей женщине. Она поняла, что любовь и желание мужчины — вовсе не одно и то же. Теперь она больше не попадется в эту же ловушку.
Она еще раз поклялась себе в этом и, опомнившись, отбросила его руку. Лихорадочно огляделась, и худшие ее страхи подтвердились.
— Кругом уже шушукаются!
— И конечно, говорят ужасные вещи. — Джон полулежал, опершись на локти. Похоже, он чувствовал себя гораздо свободнее Виолы. — Целовать собственную жену, особенно на людях, — верх дурного тона. Мои друзья станут насмехаться надо мной. В следующий раз, когда ты вымажешься джемом, постараюсь держать себя в руках.
