Филиппа Грегори - Любовник королевы
Дворец в Хатфилде, где до недавнего времени томилась Елизавета, когда-то служил детским садом для нее, Роберта, его братьев и сестер. Все Дадли не раз испытывали на себе яростные вспышки и выплески тюдоровского характера Елизаветы.
– Узды и поводьев не любит, – продолжал он. – Ненавидит, когда им повелевают, однако лаской можно заставить его сделать что угодно.
– Если ты так сноровист в обхождении с бессловесным животным, хочу надеяться, что у тебя не возникнет искушения дрессировать и меня, – с вызовом сказала Елизавета, сверкнув глазами.
– Кто посмеет вытворять такое с королевой? – спросил Роберт, выказывая искреннее удивление. – Я могу лишь умолять мою повелительницу быть доброй ко мне.
– Разве я уже не проявила к тебе свою доброту и щедрость?
Роберту было грех жаловаться. Он получил завидную должность королевского шталмейстера. Его годовое жалованье составляло кругленькую сумму. Помимо этого он мог столоваться при дворе, а во время путешествий королевской свиты рассчитывать на лучшие покои в любом дворце.
Услышав ее вопрос, он пожал плечами, словно все это были сущие пустяки, и сказал ей запросто, как близкой подруге:
– Ах, Елизавета, я совсем не это имел в виду, прося тебя быть доброй ко мне.
– Тебе пора отвыкать называть меня по имени в присутствии других и говорить мне «ты» – тоже, – тихо напомнила ему королева, но Роберт видел, что его слова вовсе не сердят ее.
– Я забыл, – почти шепотом ответил он. – Мне так приятно находиться в обществе вашего величества, что иногда я думаю, будто мы остаемся друзьями, какими были всегда. Просто на какой-то миг я забыл о том, к каким высотам вы вознеслись.
– Я всегда была принцессой, – с ноткой обиженности сказала Елизавета. – Я наконец-то обрела право, которое принадлежало мне с рождения.
– Я всегда любил тебя за то, какая ты есть, а не за твое происхождение, – почти искренне признался он.
Руки Елизаветы слегка отпустили поводья, и Роберт это заметил. Он задел в королеве нужную струну. Дадли играл ею, как всякий фаворит командует своим правителем или правительницей. Сейчас Роберт проверял, какие слова воспламеняют молодую королеву, а какие охлаждают.
– Эдуард всегда восхищался тобой, – сказала она, вспомнив своего брата.
Роберт кивнул, тут же придал лицу серьезное выражение и заявил:
– Да хранит Господь его душу. Я скорблю о нем ничуть не меньше, чем о собственных братьях.
– А вот к твоему отцу он относился куда холоднее, – не без умысла напомнила ему Елизавета.
Роберт учтиво улыбнулся, давая понять, что все это осталось в прошлом. Им незачем вспоминать ни чудовищный заговор его родни против королевской семьи, ни ее предательство по отношению к сводной сестре.
– Дурные были времена, – сказал он, скрываясь за общей фразой. – И очень давние. Нас с тобой обоих неправедно осудили и – Бог тому свидетель – достаточно сурово наказали. Мы с тобой узнали, каково томиться в Тауэре по обвинению в государственной измене. Я там часто думал о тебе. Когда меня выводили гулять, я подходил к самому порогу башни, где содержали тебя, и знал: ты совсем рядом. Я многое отдал бы за возможность увидеться с тобой. Новости о тебе мне обычно сообщала Ханна – шутиха королевы. Какое это было утешение – знать, что ты рядом, здоровая и пока… живая. Мы оба пережили черные дни, и я рад, что наша судьба оказалась общей. Разница лишь в том, что я находился по одну сторону ворот, ты – по другую.
– Этого никому и никогда не понять, – прошептала Елизавета, сдерживая нахлынувшие чувства. – Если сам не побывал в застенках Тауэра, все слова останутся пустыми. Просыпаешься и слышишь, как внизу, на зеленой лужайке, опять строят эшафот. Посылаешь узнать и не доверяешь ответу. Терзаешься мыслями: а не для тебя ли его строят? Когда тебе туда подниматься – сегодня или завтра?
– Тебе это снится? – вдруг спросил Роберт. – Мне – да, до сих пор, и я просыпаюсь, объятый ужасом.
По блеску темных глаз он понял, что ей это тоже знакомо.
– Мне снится, что я в Тауэре и со двора доносится стук молотков. Боже, как я боялась этого звука. Еще повизгивание пил. Слышать все это и знать, что прямо под окном для тебя сколачивают эшафот…
– Слава Господу нашему, эти дни миновали, и мы с тобой, Елизавета, можем принести Англии справедливость, – искренне, хотя и с некоторым пафосом произнес Дадли.
На этот раз она не упрекнула его за то, что он назвал ее Елизаветой.
– Сэр, нам следовало бы возвращаться назад, – сказал Роберту подъехавший конюх.
– А что скажет ваше величество? – спросил он у королевы.
Елизавета улыбнулась как-то легко, но заманчиво и ответила:
– Ты же знаешь, я с радостью скакала бы хоть весь день. Меня воротит от Уайтхолла и от всех этих посетителей. Каждому от меня что-то нужно. А Сесил постоянно в делах. Я тоже должна в них вникать.
– А почему бы завтра нам не выехать пораньше? – предложил Роберт. – Поедем вдоль реки, затем переберемся на другой берег и двинемся дальше к югу, по Ламбетским низинам. Можем кататься до самого обеда.
– Но что подумают придворные? – спросила королева, явно увлеченная его предложением.
– Они скажут, будто королева делает все, что ей заблагорассудится. Так и должно быть. А я заявлю, что королева велела мне сопровождать ее и у меня не было права ослушаться. Завтра вечером я займусь устройством пышного бала с танцами, актерами и маскарадом.
– Но по какому поводу? – Лицо Елизаветы просияло.
– По такому: ты молода и прекрасна. Титул королевы не обязывает тебя неустанно думать только о государственных делах. Негоже забывать о развлечениях. Елизавета, ты же теперь королева. Ты можешь делать все, что только пожелаешь, и никто не смеет тебе перечить.
– А я в тиранку не превращусь? – со смехом спросила она.
– Это тоже зависит от твоего желания.
Роберт слукавил. Далеко не все зависело от желания новоиспеченной королевы. В стране имелись силы, которые очень скоро начнут давить на нее – одинокую молодую женщину, не подозревающую об изощренном коварстве знатных, но на редкость беспринципных и неразборчивых в средствах фамилий. Зачем огорчать ее сейчас?
– Неужели только от моего желания? – с оттенком недоверия спросила Елизавета.
– Конечно. Кто отважится сказать тебе «нет»? Французская принцесса, твоя двоюродная сестра Мария, не отказывает себе в удовольствиях. Так почему ты должна сразу же погрузиться в дела?
При упоминании о шестнадцатилетней Марии Елизавета раздраженно поморщилась и заявила:
– По-моему, она живет только ради своих удовольствий.
