Зоя. Том первый (СИ) - Приходько Анна
Он желал оказаться на месте Николая, завидовал, что девушка выбрала именно его. Держался изо всех сил, когда она была рядом. Пожимал ей руку не суровой хваткой, как всем остальным, а вкладывал в рукопожатие всю свою любовь. Поэтому ладонь Таисии нежно выскальзывала из его рук.
Догадывалась ли она? Возможно. Должна была чувствовать эти искры, пробивающие ладонь. Макар всё время гадал, думал, как проявить себя. Всячески поддерживал инициативы Тайги. Был уверен, что со стороны никто ничего не замечает, только она – свободная и распущенная Таисия: героиня его снов и глубокая заноза в сердце.
Григорий Филиппович всё рассказал Макару и замолчал. Смотрел пристально на сына.
А Макар боялся поднять голову. Было стыдно за то, что отец пришёл выручать рослого мужика, который и сам уже может позаботиться о себе.
Как щенка его вытащили за шкирку, бросили в лодку и увезли против воли. Макар злился, но в глаза отцу не смотрел. Думал, что же могло случиться с остальными, беспокоился о Зое.
«А что, если Янека арестуют? Зоя же не выдержит этого, – размышлял он. – Как же остальные? Неужели Тайга и Николая своего выдала?»
Григорий Филиппович нарушил молчание.
– Макар, – сказал он добрым, ласковым голосом, – тебе плохо живётся?
Сын вспомнил, что такой голос был у отца только в те годы, когда мать была жива. Он на мгновение почувствовал себя ребёнком. Словно ощутил прикосновение ласковых маминых рук. Смахнул слезу, украдкой взглянул на отца: «Не видит ли?»
И почувствовал, как тот гладит его руку. Шершавая ладонь двигалась от локтя до кончиков пальцев сначала медленно, а потом скорость увеличилась, и дошло до того, что Макар почувствовал сильную боль. Попытался освободиться, но Григорий крепко сжал запястье, пробухтел:
– Молчишь…
Макар вздрогнул, дёрнул руку ещё раз. Отец схватил вторую.
– Молчишь, гадёныш! Решил в войну поиграть? Ну поиграй, поиграй! Плохо тебе живётся, да? На царя в обиде? Я всю жизнь вот этими вот руками строил и чинил. Ни разу мне царь дорогу не перешёл! Потому что я трудился на благо своей семьи! Чтобы быть сытым, нужно встать и пойти работать! А у вас, видимо, работы мало, раз есть время листовки эти чёртовы составлять и читать.
Григорий отпустил руки сына. Сжал ладони в кулаки, ударил ими сильно о борт лодки. Видимо стесал кожу, взвизгнул и заорал во всё горло:
– Пороть вас всех надо! И тебя, и Зойку! Её вообще, неугомонную, в монастырь отправлю. Жениха-то я ей, получается, тоже непутёвого выбрал! Из твоей шайки. Хотел породниться с хорошим человеком. Что я ему скажу? Хотя мы с ним оба теперь под прицелом. С нас три шкуры сдерут, если что-то случится. Славное семейство получится: революционер и революционерка.
Макар впервые посмотрел на отца. Пронзительный, метающий искры взгляд Григория Филипповича словно обжигал кожу на лице сына. Юноша почувствовал, как пылают щёки, как от этого жара ощущается сильное покалывание щетины. Стало казаться, что небритые волоски впиваются в кожу, проникают всё глубже. Будто как и сам Макар хотят скрыться от этого страшного взгляда.
– Ты зачем Зою потащил на собрания? – продолжал орать отец.
Макар уже не мог отвести взгляд, глаза не слушались, они были прикованы к Григорию Филипповичу.
– Кто он? – поинтересовался Макар тихо.
Но отец, видимо, не услышал и продолжал:
– Опозорил ты, Макар, и память своей матери, и сестру, и себя. Не меня! На себя клеймо поставил! Я человек уважаемый! А вот ты начал жить не так, как нужно.
– Кто он? – Макар спросил громче, чтобы отец услышал его.
Григорий Филиппович замолчал. Уставился на сына и произнёс:
– Подал голос, сучонок. Он дружок твой революционный – Николай.
Слова отца так сильно резанули по сердцу, что Макар почувствовал жгучую боль. Схватил рукой кожу на груди, потянул с силой. Пытался оторвать кусок от себя, чтобы вынуть то, что горит сейчас огнём.
– Не может быть, – прошептал он. Замотал головой, не веря в то, что сейчас услышал.
Глава 5
– Здравствуйте, пани Анна, – смущённо поприветствовала Зоя подошедшую женщину.
Встреча с портнихой была для неё полной неожиданностью.
– Здравствуй, Зоя, – ласково ответила пани. – Прости, что побеспокоила тебя. Была здесь по делам, а потом решила в Дону руки помочить. Утро сегодня такое прекрасное, посмотри на восход! Осенью это большая редкость. Дышится-то как хорошо. Видишь, круги вокруг солнца? Завтра разгуляется непогода. Если ты не торопишься, посиди со мной.
– Хорошо, – согласилась Зоя.
– Как поживает твой жених? – спросила пани Анна.
– Не знаю, – Зоя пожала плечами и встала. – Извините, я пойду, мне пора домой.
– Нет-нет, я не настаиваю на откровенности, обещаю, спрашивать не буду. Bez ciekawości nie ma mądrości (Без любопытства нет мудрости). Я же хотела тебе помочь. Советы не даются без знания ситуации.
Но Зоя молчала. Ей было как-то не по себе. Пани Анна задела за живое. Беспокойство не утихало, а вопрос пани ещё больше усилил его.
– Я давно не видела его, и даже не знаю, жив Янек или нет, – слёзы полились из глаз Зои. Но она быстро вытерла их.
Пани Анна смотрела на девушку ласково.
– Неужели ты так сильно любишь его?
– Очень, – ответила Зоя и опустила глаза, – так сильно, что хотела отдаться ему.
Зоя замолчала, залилась краской.
– Продолжай, – попросила портниха, – не нужно стыдиться своих мыслей.
– Он отругал меня, сказал, что только после венчания я стану его навеки. Наверное, не приходит из-за того, что я так повела себя.
«Как правильно я воспитала Янека, – подумала пани Анна с гордостью. – Не я, мы! Густав, ты был бы счастлив, узнав, что наш мальчик может так любить! Как ты был прав!»
Пани тяжело вздохнула. Ей хотелось рассказать Зое, что Янек в порядке, но уволился с порта. И пока сидит дома, не может выйти на улицу. Но боялась спугнуть Зою страшным словом «революционер». Когда Янек признался матери, что ходит на собрания и борется за свободу, а за это его могут поймать, пани Анна упала в обморок. Пришедший врач прописал успокоительное и лежачий режим. Несколько дней пани была в бреду. Она обвиняла Янека в убийстве отца. Просила, чтобы сын сделал то же самое с ней.
Янек успокаивал мать, насильно давал ей лекарства. Пел её любимые песни, но пани продолжала смотреть на сына ненавистным взглядом.
А однажды утром она проснулась в хорошем настроении. Улыбнулась Янеку. Как будто ничего и не было. Сразу стала наводить порядок. Сын помогал.
Испекла пироги, раздала соседям, чтобы помянули Густава. И больше не спрашивала у Янека про его движение. Общалась с сыном как и прежде. Всё меньше говорила на польском. Если начинала, то сразу вспоминала Густава, и чтобы не тревожить сердце, переходила на русский.
Янек продолжал предлагать матери переехать в Польшу, но она отказалась и попросила больше не поднимать эту тему.
Янек был задумчив. Сейчас по его взгляду пани не могла прочесть ничего. А раньше, когда сын был младше, она любила разгадывать то, что тревожило её родного мальчика. А когда все внутренние противоречия сына были разрешены мудрыми советами матери, Янек садился к ней близко-близко, обнимал, а она ему шептала:
– Береги свою мать и жену как мать и свою дочь как мать. Не рви чужие лепестки. Счастья это не принесёт. Только тем, что Господом сотворено для тебя и разрешено им для тебя, можешь пользоваться. Это будет и дружба, и любовь, и ненависть, и злоба. Ты должен уметь отличать хорошее от плохого, поэтому береги мать, она раскроет все тайны.
Янек слушал, кивал, впитывал все материнские слова, как земля небесную влагу после долгой засухи, и его сердце наполнялось любовью к матери и Богу. А потом в сердце поселилась Зоя и отодвинула мать и Бога на второй план. Но любовь к Зое грела его сильнее, жарче.
