Ожерелье княжны Гальшки - Алесь Мартинович
— Тогда другое дело, — согласилась княгиня Александра. — А когда ты думаешь к королю обратиться?
— Обожду немного.
— Я бы на твоем месте не тянула с этим, — она внутренне удивилась, как сама не додумалась, что объявление сына досрочно совершеннолетним — хороший (да и, видимо, оптимальный) выход из сложившейся ситуации. Однако не стала об этом говорить, потому что и так все было ясно.
— Все же постараюсь поговорить с Беатой, — сказал князь Константин.
— Думаешь, она послушает тебя?
— Это ее право, но мне хотелось бы, чтобы все было честно.
Глава 7
С детства Гальшке запомнились несколько человек, которых она считала своими взрослыми друзьями. В первую очередь девочка тянулась к дяде Константину. Даже иногда отдавала ему предпочтение перед матерью, за что Беата укоряла и дочку, и брата мужа. Часто даже доходило до размолвок.
Беата, завидев дядю с племянницей, начинала кричать:
— Снова за свое взялся?!
Князь Константин ничего не понимал или делал вид.
— Ты о чем, сестренка?
Такое обращение, которое раньше ей нравилось, выводило Беату из себя.
— Раз и навсегда забудь, не сестра я тебе!
— И с какого времени вдруг изменилось твое отношение ко мне? — спрашивал князь Константин, хотя превосходно знал, когда ему и Беате окончательно перебежала дорогу черная кошка.
— Больно уж забывчивый!
— Какой есть.
— Может быть, напомнить?
— Напомни.
— Так это, может быть, не ты добился у короля, чтобы тебя считали досрочно совершеннолетним?
— А что здесь плохого?
— Ты что, издеваешься?
— Побойся Бога, Беата!
— У тебя какой-то особенный Бог. Почему он делает тебе только хорошее, а мне — одно плохое.
— А твой лучше? — заводился и князь Константин.
— Не тебе судить. Но это не я добилась, чтобы забрать в свои руки управление всеми твоими имениями.
— Так ты же ими сначала управляла. И к чему это привело?!
— Что?!
— А то, не вмешайся я, а король не поддержи, давно бы все прогуляла.
На это ей нечего было сказать.
Основной причиной обострения отношений стало то, что король, невзирая, что Беата его дочь, все же пошел навстречу князю Константину. И не только передал управление имениями в его руки, но и заставил княгиню дать полный отчет, куда делись доходы от них, приобретенные за время ее опекунства.
Бросив напоследок угрозу:
— Гальшку я тебе все равно не отдам! — Беата набросилась на дочку: — А ты чего уши развесила? Интересно?
— Мама, — умоляла Гальшка. — Не ругай дядю, он хороший.
— Такой хороший, как и ты!
Случалось, правда, и так, что, видя любовь дочки к дяде, в сердцах произносила:
— Делайте, что хотите!
Тогда для Гальшки наступали самые счастливые минуты. Вместе они обязательно находили какое-нибудь интересное занятие.
То бродили в окрестностях Острога, то спешили засесть вместе за чтение Евангелия — Гальшка рано осилила грамоту, и князю Константину было приятно слушать, как она тихим, мелодичным голосом знакомит его с тем, что неизменно находит благодатный отзыв в душе. А еще дядя рассказывал племяннице о славном роде Острожских.
Когда она подросла, однажды предложил вместе спуститься в подземелье Богоявленской церкви, где спали вечным сном некоторые его представители.
Когда спускались вниз, было темновато, и Гальшке стало страшно, хотя старалась не подавать виду. Да и князь Константин успокаивал.
— Не нужно бояться мертвых, доченька.
Иначе, как доченькой, с того времени, когда умерла единственная собственная дочь, ее не называл. Было у князя еще трое сыновей, но ему очень не хватало дочери, поэтому всю свою нежность дарил Гальшке.
— Не нужно бояться мертвых, — повторил князь Константин, — потому что мы — часть их, живем за них.
— И за моего папу? — спросила тогда Гальшка.
— И также за твоего папу, — пояснил ей. — Но за него живешь, прежде всего, ты, а после уже твоя мама и я.
— Потому, что ты его брат? — догадалась Гальшка.
— Потому, что брат. Но, — продолжал князь Константин, — мы живем не только за твоего отца, но и за других Острожских, ушедших в мир иной.
— За всех, за всех? — удивилась Гальшка.
— За всех.
Она обвела взором склеп, в котором стоял не один десяток гробов. И сильно прижалась к дяде. Тот обнял ее и спросил:
— Страшно, доченька?
Гальшке стало еще страшнее, чем до этого, но она смело посмотрела ему в глаза и сказала спокойно, словно и в самом деле нисколько не боялась:
— А чего бояться? Они же свои, никого и никогда не обидят.
Рассуждала совсем как взрослая, чем очень удивила князя Константина.
— Хорошо, что ты это понимаешь, — он взял ее за руку, повел к выходу. — Пойдем домой, я тебе расскажу о многих Острожских.
— О мертвых?
— Не только о мертвых, но и о живых.
Вскоре Гальшка узнала, что Острожские — самые богатые люди в Великом Княжестве Литовском после Гаштольдов. А теперь эти неисчислимые богатства принадлежат князю Константину. Да и видела, что дядя себе ни в чем не отказывал. Держал даже почетный караул, в котором было несколько сотен казаков, венгерская пехота и немецкие драгуны. Он часто организовывал праздники, приглашая на них многочисленных гостей, любил проводить балы.
Как-то спросила:
— А эти богатства и моей маме принадлежат?
Если бы была взрослой, а поэтому более внимательной, заметила бы, что, услышав это, князь не знал, что и ответить. Он некоторое время молчал. Наконец произнес:
— И твоей матери также.
— Так почему ты можешь тратить их, а маме этого нельзя делать? — рассудила Гальшка совсем не по-детски.
Вопрос застал князя Константина врасплох. Нечто подобное ему заявляла и Беата, когда упрекал ее за чрезмерную расточительность. Тогда он пытался довести ей, что не денег жалеет, а недоволен тем, куда она их направляет.
Не возражал, чтобы и Беата принимала участие в организации праздников и балов в Остроге, ибо знал, что и это работает на авторитет Острожских. Но ему не нравилось, что средства идут на сторону, потому что она любила погулять за пределами замка в кругу тех, к кому душа князя Константина не лежала. А еще резкий протест у него вызывало то, что Беата чрезмерно большое внимание уделяет оказанию помощи католическим храмам и монастырям.
В подобных случаях заявляла:
— Это мое право.
Правда, когда князь Константин был объявлен досрочно совершеннолетним, это ей стало делать труднее. Но все равно за ней числилось немалое состояние.
Не удержался, чтобы не упрекнуть ее:
— Ты же слово Илье давала!
— Какое еще слово?
— Неужели забыла?
— Забыла.
— Не помнишь, как брат мой просил, чтобы ты сына не отлучала от православной веры?
— Так вот
