Виктория Холт - В тени граната
Он улыбнулся, глядя на оживленные лица за столом, разгоряченные хорошей едой и питьем. Это был его оазис радости, гуманности, здесь он мог на время сойти с дороги амбиций и отдохнуть на прохладном зеленом лугу.
Он глядел на госпожу Винтер через пелену благодарности и желания, и она казалась ему прекраснее любой леди при дворе.
Он сказал детям:
— А теперь ненадолго оставьте меня с вашей матерью. Нам нужно поговорить. Я увижусь с вами опять прежде, чем уйти. Дети оставили родителей вдвоем, и Томас заключил госпожу Винтер в свои объятия и стал ласкать ее тело.
Они прошли в ее опочивальню и занялись любовью. Лежа в его объятиях, она подумала: всегда одно и то же, по заведенному образцу. Неужели все так и останется? Что будет, когда он станет первым министром при королевском дворе? И он им станет, так как он сказал ей об этом в минуты близости. Если бы это было не так, подумала она, если бы он потерял свое место при дворе, он, может быть, вернулся бы к нам.
Это была нехорошая мысль. Он не должен потерять свое место. Оно значило для него больше, чем что-либо... больше чем это, его дом, больше чем она и их дети.
Когда он оделся, очень тщательно и аккуратно, как всегда, он сказал:
— Прежде чем уйти, загляну к детям.
Он заметил ее немного печальный вид, но не стал об этом говорить. Знал, что она хочет, чтобы они жили нормальной семейной жизнью, чтобы им не нужно было ложиться в постель посреди дня, потому что у них есть только это время. Она воображает, что он здесь каждый день — купец, адвокат, ювелир... человек с какой-то профессией, как и ее соседи. Она думает об уютных разговорах за столом, о том, что нужно посадить в саду, об образовании детей; она рисует себе, как каждую ночь они ложатся спать при свете свечей, об объятии, ставшем почти привычкой, как потом засыпают. Обычной, нормальной жизни — вот чего ей страстно хотелось.
Бедная маленькая госпожа Винтер, подумал он, она может разделить со мной лишь очень небольшую часть его жизни, а ей хочется, чтобы это была вся жизнь.
Ей не повезло, что она полюбила не человека с обычными способностями, а того, кто от скромной мясной лавки в Ипсвиче поднялся до нынешнего положения и был намерен достичь вершин честолюбия.
Он сказал:
— Пойдем к детям. У меня осталось мало времени.
Он поцеловал ее еще раз, но теперь уже не увидел печали в ее глазах. Он видел только Уолси, поднимающегося все выше и выше. Он видел кардинальскую шапку, но и это было, конечно, не все. Оставалась еще папская тиара; раз даже ему стало ясно, что он никогда не сможет стать королем Англии, пределом его мечтаний было стать во главе церкви.
Томас пошел к детям, улыбаясь счастливой улыбкой, так как для его честолюбия не было ничего невозможного. Томас Уолси, которому жизнь преподала так много уроков, верил, что все его желания, в конце концов, сбудутся.
* * *Как только он вернулся ко двору, ему сообщили, что его просят явиться архиепископ Кентерберийский, епископ Винчестерский и граф Сюррей.
Он надел свою церковную одежду и вымыл руки прежде, чем к ним отправиться, ибо это был один из тех случаев, когда нужно было использовать время, чтобы создать впечатление собственной значимости.
Когда он прибыл, они ожидали его довольно нетерпеливо.
— Милорды, вы просили меня прийти,— сказал он. Сюррей с отвращением посмотрел на Томаса Уолси. От него так и разит вульгарностью, подумал Сюррей. Эта грубая кожа, этот чересчур красный цвет лица — они обличают его вульгарность.
У самого Сюррея был далеко не бледный цвет лица, да и кожа не чересчур нежной, однако, он был склонен придраться к Уолси и только искал случая, чтобы напомнить тому о его низком происхождении и о том, что тот должен быть вечно благодарен за особую привилегию быть допущенным на их совещания.
Фокс приветствовал Уолси довольной улыбкой. Фокс с самого начала верил в его исключительные способности и был решительно настроен на то, чтобы его надежды оправдались.
— Мы обсуждаем возможность войны с Францией,— сообщил ему Уорэм.
Уолси с серьезным видом кивнул.
— Вы, как лицо, ведающее раздачей милостыни, должны знать, сколько мы могли бы туда вложить,— заявил Сюррей, своим тоном давая знать, что Уолси пригласили, как занимающего более низкую должность, и что его мнение должно ограничиваться лишь вопросами о товарах и деньгах.
— А,— сказал Уолси, игнорируя Сюррея и повернувшись к Фоксу и Уорэму,— это зависело бы от масштабов войны, которую мы стали бы проводить. Если король самолично возглавит войска, это, пожалуй, обойдется дорого. Если же мы послали бы небольшой отряд под командованием какого-то знатного джентльмена...— тут Уолси посмотрел на Сюррея...— то это было бы нам вполне по средствам.
— Вижу, что вы одного с нами мнения,— вставил Фокс.— В настоящий момент не следует предпринимать крупномасштабных действий.
— Кроме того,— продолжал Уолси, — осмелюсь утверждать, что нам не следует ничего предпринимать, пока мы не получим от короля Испании заверений, что он также предпримет боевые действия.
— Альянс с королем Испании вас не касается,— горячо прервал его Сюррей.
— Милорд ошибается,— холодно проговорил Уолси.— То, что такой союз должен быть заключен и выполнен, имеет первостепенное значение для каждого подданного этой страны, включая и меня, как королевское должностное лицо, отвечающее за распределение милостыни.
У Сюррея на висках вздулись вены.
— Не думаю, чтобы вопросы государственной политики касались каждого Тома, Дика или Гарри.
— Возможно ли, чтобы благородный лорд не замечал так многого? — парировал Уолси.— Поскольку теперь ему известно о его слепоте, он может попытаться найти от нее исцеление.
Сюррей поднял кулак и грохнул им по столу.
— Это дерзость! — закричал он, свирепо глядя на Фокса и Уорэма.— Разве я не говорил вам, что не желаю общаться с... лавочниками!
Уолси с изумлением оглядел апартаменты.
— Лавочниками? — переспросил он, чувствуя, как в нем закипает негодование.— Не вижу здесь никаких лавочников.— Он пытался подавить свой гнев, потому что сама его любовь к показному выросла из стремления жить так, как живет знать — и даже немного богаче,— с тем, чтобы он мог окончательно отделаться от воспоминаний о лавке мясника.
— Конечно,— с издевкой сказал Сюррей,— да и как вы могли бы увидеть? Ведь в этой комнате нет зеркала.
— Милорд, я не лавочник,— ответил Уолси почти спокойно.— Я закончил Оксфорд и был избран членом совета колледжа Магдалины. Перед тем, как я принял духовный сан, я был преподавателем.
