Барбара Картленд - Во власти мечты
— А сколько лет герцогу? — спросила Энн.
— Сорок девять. Он уже стареет. Я всегда напоминаю ему об этом при встрече, а он не обращает внимания. Бедняжка Стебби, мы никогда не думали, что он постареет.
Герцогиня тяжело вздохнула. Энн хотелось спросить еще кое о чем, но она почувствовала, что это будет неуместно. Мысли о герцоге не давали ей покоя до следующего утра, а когда она увидела его, то все поняла.
Он появился после обеда. Энн в этот момент отправилась в библиотеку, чтобы взять новые книги для герцогини, а когда возвращалась, услышала голоса в гостиной. После обеда герцогиню обычно усаживали в шезлонг у окна. Так она могла наслаждаться солнечным светом, наблюдать за прохожими и проезжающими автомобилями. Когда приходили гости, подавался чай на небольшом столике. В обязанности Энн входило разливать чай и угощать гостей.
Сейчас, прежде чем войти в комнату, Энн быстро оглядела себя в старинном зеркале в золоченой раме. Зеркало было совсем древнее и немного искажало черты лица, но скрыть золотой блеск волос и сияющие глаза не могло. В комнату Энн вошла с легкой улыбкой на губах.
— А вот и вы, мисс Гранвилл, — резко сказала герцогиня. — Мы ждем вас разливать чай.
— Простите за опоздание, — тихо ответила Энн, — но на Пиккадилли[8] мне пришлось долго ждать автобус.
Проходя по комнате, она заметила, что кто-то сидит рядом с герцогиней на стуле с высокой гнутой спинкой.
— Стебби, это мисс Гранвилл, — представила девушку герцогиня. — Она мирится со мной последние три недели. Мисс Гранвилл — это мой сын.
На секунду Энн удивилась, почему он не встал, но тут же увидела искалеченные ноги, костыли и изможденное лицо с выражением неизбывной застывшей боли.
Уже после ухода герцога она услышала о том, что он заболел детским параличом в 1918 году. Врачи спасли ему жизнь, но большего сделать не смогли. Беспомощный инвалид, он мог передвигаться только при помощи костылей и в кресле-каталке.
Энн еще предстояло узнать, что в искалеченном, измученном теле был заключен блестящий ум, твердый несгибаемый дух. Но сейчас она могла думать только о крушении своей мечты. В воображении она представляла молодого красавца, и теперь сердце ее переполняло разочарование.
Что поделаешь? Каждая девушка лелеет в своем сердце надежду на счастье.
— Неужели ничего нельзя сделать? — с горячим участием спросила Энн.
— Мы перепробовали все, что только можно, — ответила герцогиня и добавила: — Иногда, видя, как он страдает, я думаю, лучше бы он умер.
Слезы подступили к глазам Энн.
— Он был таким красивым ребенком, — тихо продолжала герцогиня. — Мы с мужем очень хотели сына. Помню, как я лежала в Чейн-Холле, а по всему поместью разносился звон колоколов. Тогда устроили большой праздник с фейерверком, всем показали новорожденного Стебби, произносили речи в честь наследника, желали счастья, говорили о будущем, о том, что он унаследует поместье, а потом — его сыновья. Но те дни ушли безвозвратно. Теперь нечего наследовать, по крайней мере очень мало что осталось. Половину поместья придется продать, чтобы оплатить расходы на похороны, а когда умрет Стебби, Генри достанется только дом.
— А у лорда Генри есть сыновья?
— Шесть дочерей! — сказала герцогиня и неожиданно попросила: — Дайте мне книги, что вы принесли из библиотеки, мисс Гранвилл. Надеюсь, на этот раз вы принесли что-нибудь интересное.
Энн знала, что герцогиня больше говорить не станет. Она любила посплетничать о семье и делала это с удовольствием. Дом, семейные традиции, — все это составляло ее жизнь, и теперь мало что кроме этого интересовало ее. Годы унесли ее подруг одну за другой; дети выросли и завели свои семьи; налоги лишили ее многого, без чего раньше герцогиня и не представляла себе жизни. Достигнув весьма преклонного возраста, она лишилась почти всего, остались лишь воспоминания.
— Могу я сделать для вас еще что-нибудь? — спросила Энн, подумав, что герцогиня кажется утомленной.
— Ничего не нужно, дорогая. Спасибо, — последовал ответ.
Энн отправилась домой. Она пошла через Грин-Парк[9] к вокзалу Виктория[10], потому что там было легче сесть в автобус в час пик. По дороге она думала о герцоге. Он оказался невероятно интересным собеседником, но Энн заметила, как временами боль искажала его лицо. А когда он собрался уходить и, тяжело опираясь на костыли, неловко направился к выходу, ее душа внезапно восстала против жестокости и страданий. Ну почему в жизни не может быть все таким, каким она представляла в мечтах: красивым и радостным? Почему болезни и ужасы войны уродуют людей, разрушают их морально и физически, лишают мира и счастья?
— Ты что такая серьезная? — спросила Салли, когда Энн пришла домой и села, слушая разговор Мэриголд с Салли, но сама не вставляя ни слова.
Энн хотелось бы рассказать обо всем, но слова не шли с языка. Всю жизнь она стремилась избежать всего неприятного, некрасивого. Даже никогда не стремилась навещать больных и страждущих, потому что не хотела слушать их жалобы и видеть их нищету.
Энн подошла к окну и стала смотреть на крыши.
— Что со мной происходит? — спрашивала себя девушка. — Я не жажду денег, как Мэриголд, но боюсь всего жалкого и убогого.
Вдруг она почувствовала, как ей на плечо легла рука Салли и мягкий голос младшей сестры спросил:
— В чем дело, дорогая? Чем ты так расстроена?
Мэриголд в этот момент пошла зачем-то вниз, и Энн без лишних подробностей рассказала Салли о герцоге.
— Бедняга! — воскликнула та. — Как это ужасно и для него, и для его матери! Может быть, ты сможешь помочь ему, дорогая?
Энн, волнуясь, взглянула на сестру и спросила:
— Как? И знаешь, скажу тебе откровенно: я не хочу. Ужасно сознаваться в этом, Салли, но я не такая, как ты. Мне не хочется быть с больными и немощными. И не надо убеждать меня, что это плохо и неправильно, потому что мне самой стыдно за себя, но такова правда. Я хочу жить в мире, где все здоровы, счастливы и богаты.
Салли рассмеялась:
— Дорогая Энн, это уже будет не жизнь на земле, а рай на небесах, но поскольку мы не можем оказаться там прямо сейчас, нужно здесь, на земле, делать все, от нас зависящее, чтобы украсить жизнь. Помнишь, что говорил папа? Люди не могут быть совершенными, но пытаться может всякий.
— Папа — это другое дело, — упавшим голосом произнесла Энн. — Он был не такой, как мы. Он умел повсюду находить красоту, все в мире для него было чудесным.
— Да, знаю, — вздохнула Салли. — Жаль, что мы не такие, как он.
— Ты-то как раз такая, — сказала Энн, целуя Салли в щеку. — Но не волнуйся за меня, сестричка: я никогда не получу то, что хочу, но все равно буду надеяться.
