Елена Арсеньева - Царственная блудница
«Не будите его», – шепнула она, и понятливый дирижер приказал оркестру играть едва слышно.
Дама взошла на сцену. Глаза ее были влажны и блестели. С томным, нежным выражением любовалась она спящим Трувором, словно Венера (между прочим, эту даму частенько называли рыжей Венерой за цвет волос и красоту!) – Адонисом... Впрочем, – тут же оговорился Гембори, выказывая свою начитанность, – вернее будет сравнить их с Селеною и Эндимионом, однако не станем буквоедствовать, верно?
Бекетов безотчетно кивнул.
– На другой день стало известно, что Трувору – будем уж так его и называть, – предложил Гембори, – присвоено звание сержанта. Почему-то сие никого особенно не удивило. Один из приближенных дамы, пронырливый, как бес... обозначим его литерой Б., – уточнил сэр Уильям, – решил снискать расположение восходящей звезды и принял на себя хлопоты по его гардеробу. Спустя несколько дней Трувор был взят из кадетского корпуса и, уже в чине майора, поступил в адъютанты к... к некоему ну очень, очень высокопоставленному лицу, кое пользовалось особым доверием нашей дамы и даже считалось ее тайным супругом. Впрочем, это не имеет отношение к нашей истории, важно лишь, что сей вельможа принял на себя покровительство над Трувором и с обычной снисходительностью отнесся к причуде своей подруги заиметь новую игрушку – на двадцать лет младше себя самой. Любовь, ну что ты с ней поделаешь! Тем более – любовь с первого взгляда...
– Послушайте... – вдруг подал голос молчавший доселе Бекетов, и голос этот был хриплым от едва подавляемой ярости.
Не в силах более сдержаться, он даже привстал и, чудилось, готов был наброситься на англичанина.
– Позвольте мне дорассказать, – миролюбиво улыбнулся Гембори, – ибо все это имеет непосредственное отношение к... помолвке вашей племянницы и моего племянника. Поэтому давайте уж будем вести себя как добрые дядюшки и не метать искры из глаз.
Бекетов сел.
– Итак, – продолжал сэр Уильям, – все как будто смирились с восхождением новой звезды, однако не столь миролюбивы оказались господа... обозначим их литерой Ш. Ведь именно из их семейства совсем недавно был избран очередной фаворит, который теперь получил отставку. Нет, сам этот камер-юнкер, имя коего начинается с литеры И. (бывший моложе вышеупомянутой дамы всего лишь на каких-то восемнадцать лет!), отнесся к случившемуся вполне терпимо, ибо вырос и повзрослел в самых высокопоставленных кругах в должности камер-пажа, а значит, всякого нагляделся. Он тихо отбыл из Петербурга, готовый ожидать новой улыбки фортуны. Но он вообще отличался редкостной терпимостью и, даже узнав, что его именем дамы называли своих болонок и левреток, не обижался, а только хохотал. А вот брат его, некто П.Ш., такие шутки почитал оскорбительными. И он счел явление красавца Трувора покушением на свои владения. Тем паче что в мае сего же года сей Трувор уже сделался полковником и жил вместе с нашей дамой во всех ее домах... или дворцах, назовите их как вам будет угодно.
Этот П.Ш. решил восстановить брата в утраченных правах (а заодно поставить на место господина Б., который так и вился вокруг нового фаворита и уже позволял себе смотреть на семейство Ш. сверху вниз). П.Ш., может быть, в жизни не слыхивал о иезуитах, однако свято исповедовал их принцип: «Цель оправдывает средства». Он знал толк в химии и сварганил какое-то средство – якобы белилы для выведения веснушек. Было известно, что Трувора весьма тревожит появление веснушек на его пригожей мордашке. Конечно, господин П.Ш. был достаточно хитер, чтобы не вручить снадобье Трувору самолично, а использовал для сего какую-то доверенную особу женского пола. Особа с видом знатока сообщила Трувору, что надобно сии белилы нанести на лицо и улечься почивать, задрав нос к потолку, дабы не испачкать подушку.
Ну, женщины в таких делах знают толк, поэтому Трувор поверил каждому ее слову и все советы исполнил в точности. Уснул он полным надежд, спал сладко... и тем более ужасным было его пробуждение!
Веснушки оставались на своих местах, но этого мало. Лицо покрылось гнойными прыщами, имевшими жуткий вид. Прекрасная дама теперь взирала на своего любимца с брезгливой жалостью, которая, впрочем, очень скоро сменилась яростью. Ей нашептали (не без помощи П.Ш., конечно!), будто Трувор болен дурной болезнью... очень заразной и неизлечимой! А подцепил якобы он ее от своих молодых приятелей, с которыми предавался содомскому греху.
Бекетов вскочил.
– Но мы-то с вами знаем, что это чистейшая ложь, – ласково проговорил Гембори. – Хотя каждый по-своему радуется жизни, и мое правило – никого не осуждать. Однако слух такой пошел, да, и он сыграл свою роковую роль в жизни Трувора, окончательно погубив его репутацию.
В ужасе Венера отъехала от изуродованного Адониса, который с горя свалился в лихорадке. В бреду он молол всякий вздор, который, будучи подхвачен недобрыми ушами и разнесен недобрыми, извращенными языками, окончательно отвратил от него сердце нашей высокопоставленной дамы. Стоило Трувору подняться на ноги, как он принужден был – марш-марш! – отправиться в некий гарнизон на задворках империи (правда, сохранив полковничий чин и некое имение, названное в честь той самой дамы и расположенное вблизи столицы, куда – я разумею имение – он частенько наезжал).
Нет ничего тайного, что не стало бы явным, и даме довольно скоро стало ведомо, какую роль сыграл в спектакле «Несчастный любовник Трувор» злодей, чье имя начинается с литеры П.Ш. Она, конечно, немножко рассердилась, но своевременно вернувшийся в Петербург И. успел совершенно приковать к себе ее сердце и занять ее постель, а потому П.Ш. был всего лишь пожурен и прощен. Простить Трувора или хотя бы самой искать у него прощения прекрасной даме и в голову, конечно, не пришло.
Выслушавший всю эту историю Бекетов был подобен человеку, который только что перенес пытку. Впрочем, он быстро справился с собой.
– Вы держитесь так, словно вызнали невесть какую тайну, – произнес он не без презрения. – А между тем история сия общеизвестна для всех, кто мало-мальски приближен ко двору. Изумляет меня только, чего ради вам понадобилось копаться в грязном белье пятилетней давности.
– А вам не приходилось слышать, что родственники убитых людей годами хранили их одежду, испятнанную кровью, чтобы зрелище этих ржавых пятен подогревало их чувство мести? – проговорил Гембори с прежней легкостью в голосе, как если бы речь шла не о крови и мести, а о розах и стихах. – Мой рассказ обо всех этих господах Б., то есть Бестужеве, И. и П.Ш., Иване и Петре Шуваловых, должен был сыграть для Трувора, Никиты Бекетова, несправедливо оболганного и униженного, роль именно этих кровавых пятен.
