Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама
Мэтр Жорж поговаривал иногда о том, чтобы закрыть баню, из-за которой на его голову сыпалось много неприятностей. Он говорил, что от парильни больше проблем, чем доходов. Проходя мимо приоткрытой двери, Анжелика краем глаза заметила пару, вытянувшуюся на кушетке. И ей показалось, что подозрения поборников морали не так уж безосновательны.
Сами бани представляли собой две огромные, выложенные плиткой залы с маленькими кабинками, разделенными деревянным перегородками. В глубине каждой комнаты слуга-мальчишка разогревал в печи булыжники.
Одна из служанок, работавших в зале для женщин, сняла с Анжелики всю одежду. Затем ее закрыли в кабинке, где были скамья и таз с водой, в который только что бросили раскаленные камни. От бурлящей воды поднимались клубы пара.
Задыхающейся на скамье Анжелике казалось, что она умирает. Когда ее выпустили из кабинки, пот лился с нее ручьями.
Затем служанка предложила ей окунуться в медный чан с холодной водой, обернула полотенцем и отвела в соседний зал, в котором уже сидело несколько столь же незамысловато одетых женщин. Служанки, большинство из которых были отталкивающей внешности старухи, брили посетительниц и расчесывали их длинные волосы, одновременно болтая друг с другом без передышки. По голосам посетительниц и содержанию их разговоров Анжелика поняла, что большинство из них — простолюдинки: служанки или торговки, забежавшие в парильню между мессой и работой, чтобы поделиться последними сплетнями.
Анжелике предложили улечься на свободную скамью.
Через секунду появился мэтр Жорж, причем женщин его появление нимало не смутило.
В руке он держал ланцет, а маленькая девочка, шедшая рядом, несла корзинку с кровососными банками и трут.
Анжелика сопротивлялась, как могла.
— Не вздумайте пускать мне кровь! Я и так уже потеряла немало. Неужели вы не видите, что я беременна? Вы же убьете ребенка!
Но цирюльник оставался непреклонным и сделал ей знак повернуться.
— Лежи спокойно, а не то я позову твоего дружка, и он отшлепает тебя по попке.
Анжелика, представив, как Дегре выполняет этот приказ, пришла в ужас и решила лежать спокойно.
Цирюльник ланцетом сделал три надреза на спине и поставил банки.
— Только взгляни, — радостно объявил он, — какая черная течет кровь! Такая темная кровь у такой светловолосой девочки, разве так бывает?
— Ради всего святого, оставьте мне хотя бы несколько капель! — просила Анжелика.
— До смерти хочется выпустить ее всю, — свирепо выкатил глаза цирюльник. — А потом с помощью одного рецепта наполнить твои вены свежей и здоровой кровью. Вот, кстати, и рецепт: добрый стакан красного вина и ночь любви.
Умело перевязав рану, он наконец оставил Анжелику в покое. Две служанки помогли ей одеться и причесаться. Она сунула им несколько монет, и те вытаращили глаза.
— Ого! Маркиза, — воскликнула та, что была помоложе, — неужто твой судейский принц в старом камзоле раздает такие щедрые подарки?
Другая пихнула свою говорливую товарку, а когда Анжелика отвернулась и на ватных ногах начала спускаться по лестнице, прошептала:
— Ты что же, не видишь, что это знатная дама, решившая немного отдохнуть от своих занудных сеньоров?
— Те обычно не переодеваются, — возразила другая. — Приходят в масках, и мэтр Жорж вводит их через заднюю дверь.
В цирюльне Анжелика увидела свежевыбритого и раскрасневшегося Дегре.
— Она готова, — подмигнул цирюльник. — Только, покуда рана не затянется, ведите себя с ней не так грубо, как вы привыкли.
На этот раз молодая женщина только рассмеялась. Она была совершенно не в силах возмущаться.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Дегре, когда они снова оказались на улице.
— Беспомощной, как котенок, — ответила Анжелика. — Но, в сущности, это не так уж гадко. Кажется, я начинаю смотреть на жизнь философски. Не знаю, так ли уж полезны сильнодействующие процедуры, которым меня подвергли, но нервы они успокаивают превосходно. Будьте уверены, как бы ни встретил меня брат Раймон, я буду скромной и покорной сестрой.
— Прекрасно. Я все время опасаюсь, как бы ваша бунтарская душа не выкинула очередного сюрприза. Может быть, вам посетить парильни, когда в следующий раз соберетесь предстать перед Его Величеством?..
— Увы! Жаль, что я не сделала этого раньше! — вздохнула Анжелика. — Следующего раза не будет, мне уже больше никогда не предстать перед королем.
— Не говорите «больше никогда». Жизнь изменчива, а судьба непредсказуема.
Порыв ветра сорвал платок с волос Анжелики. Дегре успел подхватить его и осторожно накинул ей на голову.
Анжелика взяла его за теплые загорелые руки с длинными, изящными пальцами.
— Вы очень милы, Дегре, — прошептала она, ласково глядя на него.
— Ошибаетесь, мадам. Поглядите-ка на этого пса.
Он показал пальцем на Сорбонну, бегавшую вокруг них кругами, остановил ее и, схватив за голову, раскрыл мощные челюсти.
— Что скажете о ее клыках?
— Они ужасны!
— А вы знаете, на что я выдрессировал собаку? Так вот, когда в Париже наступает вечер, мы с ней отправляемся на охоту: я даю ей понюхать край старого плаща, принадлежащего преступнику, которого я разыскиваю. И мы идем: спускаемся к набережной Сены, бродим под мостами и между свай, шатаемся по пригородам и у старых крепостных стен, погружаемся на самое дно Парижа, кишащее нищими и бандитами. И вдруг Сорбонна бросается вперед. А когда я догоняю ее, она уже держит за горло мою добычу! Но держит очень осторожно — так, чтобы преступник не мог пошевелиться, но не крепче. Я говорю собаке: «Warte», что по-немецки означает «жди» — ведь купил-то я ее у немецкого наемника. Я наклоняюсь к пойманному, допрашиваю его, а затем выношу приговор. Я могу помиловать схваченного, и тогда зову сыщиков, и они отводят его в Шатле, а иногда я спрашиваю себя: зачем забивать тюрьмы и перегружать господ судей работой? И тогда я говорю Сорбонне: «Zang!» Это означает: «Схвати сильнее!» И так одним бандитом в Париже становится меньше.
— И… часто вы так поступаете? — спросила, вздрогнув, Анжелика.
— Достаточно часто. Так что видите — я не насколько милый, как это может показаться.
После недолгой паузы она прошептала:
— В человеке столько противоречий. Он может быть одновременно очень жесток и очень мил. Почему вы занимаетесь таким ужасным делом?
— Я уже говорил вам: я очень беден. Отец оставил мне только должность адвоката и долги — он дни и ночи напролет играл на деньги. А я всегда жил в бедности. Я выучил латынь в одном из тех университетских коллежей, где зимой трясешься от холода. Тогда-то я и увлекся впервые кабаками и борделями, потому что, уж поверьте мне на слово, для бедного студента нет ничего лучше, чем погреть руки у истекающего соком мяса на вертеле. Моими пассиями были уличные девки не первой молодости, гревшие мне ноги между своих тучных бедер. Они не брали с меня ни единого су, потому что я был юн и горяч. Мое царство — улицы Парижа и их ночная жизнь. Быть может, я выиграю крупный процесс и стану признанным адвокатом. Но по тому как сейчас идут дела, я скорее закончу свои дни толстокожим мизантропом и самым худшим из сычей.
