Ани Сетон - Очаг и орел
Гости пришли в полдень. Том Грей, уже не совсем твердо державшийся на ногах, заорал: «Мы при-ишли на вечеринку в дом, украшенный листвой!») Его грязный камзол украшала ветка можжевельника, а в руке он держал удилище, с которого свисал большой кусок вяленой трески.
— Веселого Рождества, добрая хозяйка, — проревел он, обращаясь к Фиб. — Я притащил вам в подарочек лучшую рыбину — пусть она принесет добро твоему животу и тому, кто в нем.
Фиб покраснела и поблагодарила гостя. Джон Пич пришел тихий и печальный, но даже его глаза повеселели при виде огромного индюка на вертеле.
— Будем пе-петь и веселиться, — кричал Том, наливая себе из праздничной чаши и стуча кружкой по столу. — А ну-ка, грянем громче, пусть эти сукины дети в Салеме нас услышат!
Марк смеялся и, чокаясь с ним, подпевал мелодичным баритоном:
Будем веселиться,Будем пировать,Белый хлеб мы будемЖелтым пивом запивать!
Фиб тоже пела, и даже Пич подтягивал. Они пели и песенки по старому обычаю, поднимая кружки и кланяясь разным вещам. В честь доброго урожая они поклонились сухим колосьям над очагом, в честь здоровья скотины поклонились в сторону хлева, где Бетси жевала рождественское подсоленное сено. В честь Девы в белом они поклонились самой Фиб.
— По правде говоря, — кричал Том, — она не слишком похожа на деву, но все равно за нее.
Они пили, ели и пели под музыку зимнего ветра. Снегопад прекратился, подул норд-ост. Мужчины затихли, прислушиваясь.
— На надежной ли высоте лодки? — беспокойно спросил Марк.
— Не бойся, — ответил Том. — Шторма не будет. Давайте-ка еще споем.
Но двое других мужчин обменялись взглядами и встали. Первым поднялся Пич. Марк, изрядно выпивший, не слишком твердо стоявший на ногах, вышел за ним. Том Грей, изрядно опьяневший, свалился со стула на пол. Не обращая на него внимания, Фиб принялась прибираться в комнате.
Праздник прошел хорошо, почти так же весело, как на родине. Она вспомнила о своих родных и подумала с торжеством: вот видите, не такие уж мы тут дикари. Но все же веселье здесь было хрупким. На родине поднявшийся вдруг ветер означал бы, что надо подложить дров в огонь. Здесь он означал опасность. Фиб надела плащ и вышла подоить Бетси. Слава Богу, корова держалась хорошо. Правильно они сделали, дав ей подсоленного сена и отрубей, привезенных из Салема. И тут, помимо звука, издаваемого струйками молока, лившегося в ведро, шума ветра и волн, послышался еще один звук. Корова дернулась и затрясла головой.
— Чч-шш, — прошептала Фиб, хотя ей и самой стало страшно. — Волки не достанут тебя здесь.
Сарай был крепкий, а волки никогда еще не приходили на их холм. Фиб, что успокоить испуганное животное, запела старую детскую песенку «Добрые звери». Интересно, подумалось ей, а следующее Рождество кому я буду ее петь? Мысль о ребенке заставила ее улыбнуться.
— О, Господи Боже! Скорее бы это закончилось, — прошептала Фиб. Она взяла тяжелое ведро и, спотыкаясь, пошла в дом. Надо собираться в Салем, ведь скоро придется рожать. Но из-за суровой зимы это было невыполнимо. Попасть туда можно было только морем. Лодка Грея была сильно повреждена в ту рождественскую ночь. Пич располагал только маленьким яликом, не пригодным для плавания в шторм, а в январе постоянно штормило.
Первого февраля ветер наконец улегся, и яркое солнце осветило снег. Вода в обеих бухтах тоже успокоилась, а у берегов покрылась ледяной коркой. Фиб собралась ехать в Салем.
Однако было поздно. Сильные боли разбудили ее на рассвете. Днем начались схватки. Марк, испуганный и беспомощный, нервно ходил по комнатам. Неуклюже пытаясь успокоить жену, он гладил ее по голове и бормотал что-то ободряющее. В кухонном очаге он развел сильное пламя, чтобы вскипятить воду. Марк знал, что горячая вода нужна при родах, хотя точно не знал зачем. Не зная, что дальше делать, он растерялся. А оставить Фиб, чтобы позвать других мужчин, он боялся. Но Джон Пич пришел сам. Он сказал, что ялик готов.
— Теперь уже поздно, — простонал Марк. — Боли у нее страшные. Не знаю, чем помочь ей.
Из спальни донесся вопль, и у Марка на лбу выступил пот.
Он побежал к жене. Фиб задыхалась, глядя на него невидящими глазами. Около часа Марк провел, стоя на коленях у ее постели. Иногда она с такой силой вцеплялась в его руку, что ему становилось очень больно.
К пяти часам родовые схватки несколько ослабли, и Фиб вздремнула. Тут в дверь постучали. Марк открыл и увидел на пороге Тома Грея, рядом с ним стояла индианка.
Том, непривычно трезвый, сказал:
— Вот, гляди, Ханивуд. Тут ко мне Пич приходил, сказал, что твоя хозяйка рожает и ей тяжело приходится. А у этой бабенки есть детеныши, и она понимает, что к чему в этом деле, так я ее и привел.
Марк почувствовал одновременно изумление и страшное облегчение — как-никак, это все же была женщина. Здесь оставались зимовать немногие индейцы, и они не покидали своей Тагматтонской бухты. Не выпускали они и своих женщин. Эта молодая индианка в платье из оленьей кожи и толстой меховой накидке была бы миловидной, если бы лицо ее не портили оспинки. Женщина робко улыбнулась Марку, показывая свои белые зубы.
— Звать ее — Винни-пуш-ми[3] или что-то вроде этого. Я зову ее просто Винни. Мы с ней одной веры, — Том ущипнул свою шутницу за щеку и загоготал.
— Но, Том, так не годится! — вскричал Марк. — Мы не можем обижать индейцев, нас здесь слишком мало…
— Э, не беспокойся, — беспечно заявил Том. — Она сейчас живет одна, им до нее дела нету. Я сам с ней уж с год как валандаюсь.
Фиб застонала, и Марк опомнился. Он взял гостью за руку:
— Погляди, что ты можешь сделать.
Женщина поняла его, и Марк подвел ее к кровати жены. Фиб испуганно вскрикнула, увидев бронзовое лицо индианки и почувствовав на себе чужие руки. Но до нее дошел голос Марка:
— Она поможет тебе, родная. Пусть делает, что нужно.
Виннипашимик — так звали индианку на самом деле — оказалась умелой акушеркой, что было не редкостью у индейских вдов. Поглядев на Фиб, она вынула из-за пазухи замшевый мешочек. Оттуда она достала костяной нож и тонкий кожаный ремешок. Принеся горячей воды из кухни, индианка размешала в ней какую-то толченую травку и заставила Фиб выпить это снадобье. Через несколько минут схватки у Фиб стали чаще и сильнее. Виннипашимик с удовлетворением кивнула и стянула с роженицы покрывало и одеяло.
Ребенок родился через полчаса. Индианка умело перерезала пуповину и перевязала пупок кожаным ремешком. Потом она закутала новорожденного в свою меховую накидку и отнесла на кухню.
