Елена Арсеньева - Одна любовь на двоих
– Да тут, в имении, сдается мне, ни одной осины не отыщется, — сказал Анатолий. — Все березы да черемуха.
– Да есть по рощам, но это с полверсты, — уточнил Петр. — Только вряд ли нас так далеко поведут, небось тут же и прикончат. Вот когда моя сестрица Марья, твоя матушка, узнает, что напрасно руки на чужое тянула, — проговорил злорадно. — Хотела отцово наследство заполучить, да из-за того наследства сына потеряла.
– Ну, покуда не потеряла, — хмыкнул Анатолий.
– Покуда, вот именно!
– Да, — горестно вздохнул Анатолий, — я, главное дело, ей посулил: голову, мол, сложу, а дознаюсь, что да как с тем завещанием. Сказал ради красного словца, а ведь так оно и выходит.
– Только ты и сам погибнешь, и не разузнаешь, какое оно было, то завещание, — злорадно проговорил Петр.
– Да я и так знаю, какое оно было, — небрежно бросил Анатолий. — Дед все вам с Фенечкой отказал, к тому же признал своими законными детьми. Написал он то завещание еще с полгода назад и отдал его одному своему другу на сохранение. Душеприказчиком его назначил. Не хотел дед, чтобы ты об условиях этого завещания прежде времени узнал. Боялся он тебя. Боялся: как узнаешь ты, что законным наследником станешь Перепечина, так и убьешь его, отца своего. А ты и в самом деле не приложил ли к сему руку, а?
– Да его удар хватил! — горячо сказал Петр. — Выпил на ночь лишку — да и помер во сне, это всякий подтвердит. Но объясни, Христа ради, если ты знаешь, что такое завещание было, зачем все ж приехал?!
– Я хотел узнать, может, твой отец еще что-то написал — в опровержение предыдущего. Например, вспомнил, что моя мать — его дочь, с которой он несправедливо поступил, лишив ее приданого, и вот захотел, хотя бы перед смертью, восстановить справедливость. А ты, думаю, эту бумагу затаил и ходу ей не даешь.
Наступила тишина. Анатолий напряженно вслушивался в резкое дыхание Петра. Чувствовалось, что молодой перепечинский барин потрясен. Анатолий неприметно усмехнулся…
– Да никакого второго завещания не было, — наконец сказал Петр. — Все по первому сделали.
– Но ведь у тебя его нет. Как же ты мог по нему поступать? Как узнал, что в нем написано?
– Ну, отец сколько раз говорил, что я тут хозяин! — хвастливо воскликнул Петр и спохватился: — А откуда тебе известно, что у меня того завещания нет?!
– Оттуда, что я знаю человека, которому оно было отдано на сохранение. И знаю, что оно по-прежнему у него.
– Да неужто тот человек давал тебе чужое завещание читать?! — изумился Петр.
– Нет, не давал. Но незадолго до своей смерти дед написал моей матушке письмо, в котором свою волю ей открыл. И имя своего душеприказчика назвал. Ну, тебе-то это имя хорошо известно!
– Конечно, — после некоторой заминки отозвался Петр. — Кому же оно известно, как не мне! А все-таки почему ты думаешь, что у меня этого завещания нет?
– Потому, что этого человека нет в живых. И я точно знаю, что до кончины своей бумагу эту он тебе не передавал.
– Он помер?! — возмутился Петр. — Да что же это за человек такой безответственный, да как он смел помереть, коли ему чужое богатство доверено?! Ну бывают же люди, а?!
– Да ты не бранись, — усмехнулся Анатолий. — Он помирать не хотел. Не по своей воле дела без призору бросил. Его, знаешь, о согласии не спросили, когда на него в лесу напали, убили да бросили мертвое тело. Потом, спустя немалое время, нашли его, да только по старому мундиру и опознали.
Некоторое время царило молчание, потом Петр простонал с ужасом:
– Бережной…
– Бережной, — повторил Анатолий. — Он самый.
– Так ты его знал! — воскликнул Петр. — А что ж не сознался, когда я про Фенькиного кавалера рассказывал?
– А какая разница, знал я его или нет? — небрежно проговорил Анатолий. — Ну, знал… Я даже знал, где он завещание деда хранил, знаю, где оно сейчас лежит, в каком тайнике.
– Где? — выдохнул Петр, и, чудилось, даже тьма вокруг задрожала от того жадного нетерпения, которое в этом голосе прозвучало.
– Знать-то знаю, — вздохнул Анатолий, — но описать не могу. Найти нашел бы, а так, на словах… Да что проку говорить! И Бережного в живых нет, и нам конец!
– А может, еще и не конец! — тихо вымолвил Петр.
– Надеешься, крестьянушки твои одумаются и нас на волю выпустят? — скептически хмыкнул Анатолий. — Или помощь подоспеет? Да навряд ли! На Ганькино милосердие у меня вовсе надежды нет, на помощь извне — тем более. И из этого подпола никакого тайного пролазу нет. В поварню не выйти — там стража. Так что висеть нам на березах! Или на черемухах, какая разница?
– Погоди, не отпевай раньше времени, — с отчаянной ноткой, словно внезапно решившись на что-то, сказал Петр. — Пошли-ка, найдем стену. Руку дай, а то потеряемся в этой кромешности.
Осторожно, поддерживая друг друга, они через некоторое время дошли до стены: подвал был, конечно, велик, но все же не бесконечен.
– Теперь вот что, — сказал Петр. — Я пойду налево, ты — направо. Будем идти, стены ощупывать да простукивать. Коли глухо — дальше иди, земля там. Ну а коли гулом загудит, то крикни об этом, потом остановись и стой там, пока я к тебе не подойду.
– А дальше-то что? — удивился Анатолий.
– После скажу. Иди да стучи!
И они разошлись в обе стороны, тщательно ощупывая и простукивая стены. Какое-то время в темноте слышались только их осторожные шаги да глухое «тук-тук», однако вскоре Петр возбужденно вскрикнул, услыхав, что со стороны Анатолия донеслось гулкое «бум, бум»! Он нашел! Нашел!
Петр добрался до Анатолия, ощупал стену, около которой стоял. Она казалась такой же земляной, как и все прочие, но Петр истово начал ковырять ее пальцами. Анатолий снял с пояса ремешок и принялся скрести стену пряжкой. Петр спохватился и последовал его примеру. И вскоре пряжки зацарапали по чему-то деревянному… по тонкой доске!
– Черт возьми! — восхищенно сказал Анатолий. — Да неужто это прадедовы тепловые ходы?!
– А ты откуда про них знаешь? — насторожился Петр и даже стену скрести перестал.
– Ты забыл, что моя мать родилась и выросла в этом доме, жила в нем, когда тебя еще и на свете не было, — усмехнулся Анатолий. — Тогда еще помнили о тепловых ходах, которые выложил в стенах дома прадед наш Егор Егорыч. Матушка рассказывала, что он мечтал весь дом одной печкою отапливать. Сложил ее в подвале, провел воздуховоды в стенах на манер печных труб, в виде длинных таких бочек, сложенных одна с другой, только от подвала до крыши… Страшно подумать, сколько ломали да заново строили! Стены округ них сызнова установили, да вот беда — не мог теплый воздух бревенчатых стен прогреть. А если больше жару поддавать в печи, дощатые воздуховоды могли и вовсе загореться. Понял прадед, что иначе надо было эти трубы прокладывать, не внутри стен, а по ним, — но рукой махнул, не стал ничего переделывать. Надоела ему вся эта затея, снова начали в доме маленькие печки топить, как в старину велось.
