Сьюзен Виггз - Дороже всех сокровищ
Эван почувствовал себя зверем в клетке. Он вскинул голову и гневно посмотрел на туземцев. Многие выглядели так же странно, как и Рико — коричневая с красноватым оттенком кожа, гладкие волосы, лицо с резко очерченными скулами. Все были стройными и рослыми.
К какой расе принадлежит этот народ? Они не негры и не местные туземцы, а скорее удачное смешение этих двух рас.
Рико заговорил на местном диалекте, обращаясь к своим людям. Эван смог разобрать всего несколько слов, но они были далеко не обнадеживающими: «бродил по джунглям», «один и вооружен, как испанец», «говорит на языке белых дьяволов».
Старик с высохшим, морщинистым, как грецкий орех, лицом сказал что-то гортанным голосом, в котором слышались командные нотки. С полдюжины мужчин набросились на Эвана. Он боролся, но с него сорвали нагрудник и крепко связали руки сыромятным ремнем, затем привязали к столбу в форме Т-образного креста так, что связанные руки были подняты высоко вверх, а ноги едва касались земли.
Мужчины отступили назад, чтобы оценить свою работу. Эван посмотрел на их лица, и кровь застыла в его жилах: никогда раньше не видел он такой яростной ненависти. Он почти физически ощущал ее смертоносное действие. Ненависть незримой лианой тянулась к нему, оплетая своими объятиями, обещая скорую расправу. К мужчинам скоро присоединились женщины и дети, добавив изрядную порцию собственной озлобленности.
«Они собираются не просто убить меня, — осознал Эван, и новая волна ужаса охватила его. — Они хотят разорвать меня на мелкие кусочки». Он с трудом облизнул пересохшие губы.
— Пожалуйста, — взмолился он. — Пожалуйста, выслушайте меня.
— Нет, белый дьявол, — отозвался Рико, его крупные ноги твердо ступали по земле. При каждом шаге браслет из ракушек, охватывающий одну щиколотку, издавал ритмичные звуки. — Ты послушай нас. Ты услышишь песню ненависти кимарунов.
— Кимарунов? Я не знаю такого слова.
— Ты лжешь, испанец.
— Нет. Я хочу знать, кто захватил меня в плен и почему. Кто, такие кимаруны? — Эван надеялся, что они захотят поговорить с ним, и это в какой-то степени разрядит их ярость. Рико открыл было рот, чтобы сказать что-то недружелюбное.
Не дав Рико вымолвить ни слова, вперед вышла одна из женщин. Гибкая, как ива, она оказалась рядом с Рико.
На мгновение Эван позабыл свой страх, любуясь необычайной красотой. Гибкое стройное тело женщины было затянуто в яркое узкое платье. Темная кожа, черные волосы, карие бархатные глаза со слегка приподнятыми уголками, полные губы и тонкий нос. На одной пухлой щеке свежий шрам в форме креста. Ее заклеймили, как животное… или, как преступницу.
— Он спрашивает, кто такие кимаруны, — ее голос был глубоким и мелодичным. — Мы должны сказать ему. Даже злодей должен знать, кто его враги.
Эван ждал, что кто-нибудь из мужчин оттолкнет ее назад, ибо женщина не должна вмешиваться в дела старейшин племени.
Но никто даже не пошевелился и ничего не сказал. Женщина подошла ближе к Эвану. Вышитый бусинками подол ее простого платья издавал во время ходьбы глухое постукивание.
— Мы все кимаруны. Наши деды страдали от рук таких, как ты. Некоторых из них привезли сюда в цепях по большой воде. Их заставляли работать, пока они не умирали… или не убегали. Другие — дети этой земли. Твой народ свел нас вместе. Наша кровь смешалась и кипит ненавистью к испанцам и их священникам, которые убивают во имя своего Бога — Христа.
Эван слушал очень внимательно, стараясь разобрать смысл слов в незнакомом ритме нового для него диалекта. Но даже если он чего-то и не понял, то все было ясно из выражения ее гневного лица и звенящего страстью голоса. Очевидно, кимаруны — племя, произошедшее от африканских рабов и туземцев Нового Света. Значит, у них есть как минимум две причины ненавидеть испанцев.
— Но я не испанец, — громко заявил Эван, — я не испанец, не тот, кого вы называете «человек с кругом».
Рико презрительно и недоверчиво фыркнул, пихнув ногой лежащие на земле доспехи и оружие. В ту же секунду женщина дернула Эвана за бороду.
— Ты носишь их круглый железный панцирь. У тебя борода дьяволов. Ты говоришь на их языке. Ты не обманешь Касильду.
У него появилось непреодолимое, хотя и довольно глупое в такой ситуации, желание произнести ее имя вслух, чтобы почувствовать, как оно прозвучит, и ощутить его красоту. Касильда. Имя показалось Эвану таким же красивым, как и его обладательница, но в то же время опасным, как шипение змеи. Жаль, что она жаждет его смерти. Эвану хотелось бы узнать ее получше.
— Мы сделаем с тобой то же, что твой народ сделал с нами, — сказал Рико. — Сначала мы будем бить тебя, пока от боли тебе не станет плохо. Потом мы разрежем тебя вот так, — он провел пальцем по своей груди от шеи до живота.
— Потом, — продолжила Касильда, — мы вытащим твои внутренности и сожжем их. Иногда сильные после этого еще некоторое время живут, — она приблизилась настолько, что он почувствовал дыхание ее прекрасного, отмеченного шрамом лица, а ее темный пылающий взгляд обжег его. — А ты сильный?
— Ради Христа! — воскликнул Эван. Он повернул голову в сторону и увидел стоящих тут же детей. Некоторые прятались за юбками матерей, другие нервно хихикали, а третьи, как завороженные, смотрели на происходящее, охваченные любопытством и ужасом. — Вы только послушайте себя! Вы говорите такое при своих детях, учите их ненависти, даже не дав им возможности узнать того, кого вы ненавидите.
— Мы должны предостеречь их от опасности мира, которым правят такие, как ты, — возразила Касильда. — Моя мать никогда не учила меня ненавидеть испанских солдат и священников. Однажды, еще совсем маленькой, я собирала ягоды, и мне повстречался испанский солдат, — ее лицо пылало, шрам на щеке стал заметен еще больше. — Я не знала, что должна была бояться, убежать и спрятаться.
— О Боже, — выдохнул Эван и беспокойно задвигался на столбе. Как он хотел бы заткнуть уши, но руки его были связаны.
— Ты начинаешь понимать, — заметила Касильда. — Испанец забрал меня в свою большую белую деревню. Десять лет я жила в его белом доме, убирала за ним грязь и чинила одежду. Он не стал дожидаться, когда я повзрослею, и рано повалил меня на спину. Когда мне исполнилось тринадцать лет, у меня появились дети. Я родила ему трех сыновей. Всех троих он оторвал от моей груди, одного подарил друзьям, других продал на рудники Потоси.
От горестных воспоминаний ее лицо стало похоже на вырезанную из дерева маску.
— Однажды я убежала, — женщина повернулась к Эвану так, чтобы он мог увидеть ужасный шрам на щеке. — Это было моим наказанием. Когда я убежала во второй раз, я поклялась, что-либо спасусь, либо умру. Вот какова цена защиты невинности наших детей. Вот что бывает, когда мы прячем от них свою ненависть. Так разве мы не правы, отравляя их юные сердца?
