Конни Брокуэй - Неотразимая
Пипа со всеми предосторожностями усадили в коляску, Сара села рядом, а Джеймс, бросив еще один тревожный взгляд на Фиа, направил лошадь к дому Лейтонов, оставив Томаса позади. С Фиа.
Фиа подождала, пока коляска скроется из виду, и повернулась к Томасу. Ее жеманная улыбка, все время присутствовавшая на лице, исчезла. Теперь Фиа смотрела на него, как всегда, непроницаемо-загадочно. Не сказав ни слова, она пошла по аллее, и Томас последовал за ней. Сердце ее учащенно забилось – она не ожидала увидеть его так скоро. Фиа искоса бросала на Томаса взгляды, отмечая, какая сильная у него шея, как удачно оттеняет загар его белоснежный воротничок. Она очень хорошо помнила ощущение, которое возникло у нее, когда она коснулась его кожи, помнила страсть в его серых глазах.
– Я знаю, что дамой в серебряной маске на балу у Портманов были вы. – Эти слова застали ее врасплох.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – встрепенулась Фиа, сознавая, что на маскараде совершила ошибку. В тот вечер Джеймс был занят, и она пришла туда инкогнито. Увидев Томаса, она решила хорошенько проучить его и показать, что он сам легко подвержен тому, что открыто осуждает. Не получилось, она лишь поняла собственную слабость. Как неосмотрительно с ее стороны, раньше с ней такого не бывало.
И потом, она выше этого. Она не какая-то юная девица, которая жаждет доброты, подобной той, какую выказывал Томас Саре Лейтон, или той, в которой она так безжалостно отказала Пипу. Она, разумеется, вела себя эгоистично, но причиной этого была ее уверенность, что, поскольку Пип всего лишь юноша, дружить с ним будет безопасно. Он напоминал ей Кея и брата. В этой буре заговоров ей так хотелось иметь настоящего друга, с которым она могла быть самой собой и не притворяться.
Что ж, больше такое не повторится. Да, она впредь не допустит, чтобы ее желания угрожали чьей-то невинной жизни. Теперь она стала мудрее.
– Вы всегда носите черное? – Голос Томаса заставил ее вздрогнуть.
– А я думала, вы из тех мужчин, которые предпочитают только белое и черное, поскольку это освобождает от изучения полутонов.
Томас рассмеялся, и сердце ее учащенно забилось в ответ. Он не должен был рассмеяться на эти слова, он должен был обидеться.
– Признаю, черное вам очень идет, миледи. А платье, в котором вы были на маскараде у Портманов, делало вас еще прелестнее. – Фиа улыбнулась, не отрицая и не признавая его утверждение.
– Капитан Донн, следите за собой, а то и вы попадете под мои чары. – Она произнесла эти слова с сожалением и очень удивилась, когда он усмехнулся в ответ.
– Очень любезно с вашей стороны предложить свое место мисс Лейтон, – продолжил Томас. Но теперь Фиа знала свою роль. Она подняла одну бровь и улыбнулась улыбкой, которую все мужчины находили столь соблазнительной.
– О, капитан, я хорошо понимаю, что мы с вами испорчены настолько, что оба прекрасно догадываемся, почему я это сделала. Мне просто захотелось прогуляться с вами. – Ее взгляд призывно манил. – И я добилась своего.
– Я не верю вам.
– Как вам угодно. – Фиа пожала плечами.
День становился все теплее. Фиа стало жарко в накидке, и она ослабила шнурок на шее.
– Вы знали, что Сара Лейтон не одобряет вас, но все-таки позволили ей занять свое место в коляске?
– Ах, так вот в чем дело! Ну, чтобы вы не записали меня в святые преждевременно, позвольте мне объяснить. Сара Лейтон достойна жалости, и больше ничего. – Томас сжался от этих слов, как от удара, ему стало не по себе. – Она даже не заслуживает звания соперницы. О ней и думать не стоит. – Эта ложь слетела с ее губ очень естественно, хотя в душе Фиа восхищалась Сарой Лейтон, порядочной девушкой, чья тревога за брата была искренней. Фиа не хотела, чтобы Томас догадался о ее подлинных чувствах, потому что тогда у него появилось бы преимущество перед ней, а она не желала, чтобы Томас Донн имел хоть какие-то преимущества, да, собственно говоря, и не только он, но и любой другой мужчина, в том числе и ее отец, потому что там, где власть отца ограничивалась угрозами, власть Томаса... О нет! Об этом даже думать нельзя. Она продолжила, и теперь ее голос звучал самоуверенно: – Мисс Лейтон, бесспорно, достойная девушка, но она не соперница мне. Я имею в виду Джеймса. Он, несомненно, полностью мой. Пип тоже попал под мое обаяние, и только вы еще сопротивляетесь моим чарам.
– Вы лжете, – глухо произнес Томас.
– Ха, как же! – Ей с трудом удалось выдавить из себя этот легкий смешок. – Вы лучше, чем многие здесь, знаете мое прошлое. Я ведь по натуре азартный игрок, да и в роду моем одни игроки. Нет ничего удивительного в том, что мне никто не может противостоять и я всегда пытаюсь выиграть еще один приз, вместо того чтобы удовлетвориться уже полученным. – Она посмотрела на него из-под густых ресниц. – И потом... именно вы предложили ту игру. – Томас вздрогнул и внимательно посмотрел на нее. Она стояла, словно приглашая его подойти ближе, и, чтобы расслышать ее, ему пришлось приблизиться к ней почти вплотную. – В будуаре, тогда, – прошептала она чуть слышно, словно дразня его, – когда вы пришли, чтобы обвинить меня, вы сказали, что я единственный человек, которому вы бы бросили вызов.
Он не отпрянул, устремил на нее взгляд и заговорил. Их губы разделяло всего несколько дюймов. Серые глаза Томаса светились на загорелом лице.
– Я имел в виду совсем другое. И вам это прекрасно известно.
Но Фиа была не из тех, кто отступает. Положение напоминало игру «Кто смелее», и она не имела права проиграть. Излишне спрашивать почему. Она подняла лицо, и ее щека оказалась в опасной близости от лица Томаса. На Фиа пахнуло запахом сандалового дерева и кофе. Кожа его была очень гладкой, он побрился совсем недавно.
– Но это было то, что имела в виду я.
Он чуть-чуть подвинулся, так чтобы ей в глаза попало солнце. Она отвернула лицо, заморгала. Ресницы ее были такими длинными, что касались щек. Она услышала, как у него перехватило дыхание, и неожиданно почувствовала у себя на талии его руки. Они сжимали ее, не давали пошевелиться. Какое-то мгновение Фиа не понимала, то ли он хочет притянуть ее к себе, то ли оттолкнуть. И почему-то ей показалось, что он сам не знает, чего хочет. Она чувствовала прикосновение каждого его пальца, ширину его ладони. Надо освободиться, надо дать ему пощечину, высмеять! Но в этот миг она была способна думать только о том, что Томас Донн прикасается к ней. Это еще не страсть, но уже больше, чем равнодушие. Всеми фибрами своей души она отозвалась на его прикосновение. Из ее полуоткрытых губ с трудом вылетало прерывистое жаркое дыхание: его как будто захватывало в груди, где так сильно билось и со щекотливым ощущением замирало сердце. Он изучал ее взглядом, злым и смущенным одновременно. Накидка соскользнула с ее плеч и упала к ногам.
